Девушка смутилась, щеки ее покраснели.
— Приходи, Груняша! Я буду ждать вон в той балке. — Федосий умоляюще посмотрел на нее.
Груня улыбнулась, молча кивнула. Федосий смотрел ей вслед, солнечные зайчики играли на ее белых пятках.
Землянка Федосия была на окраине деревни. С вечера зарядил дождь. Кашель замучил Федосия. Его мать места себе не находила, встревожился и Суртай. Тетя Матрена не отходила от сына, потчевала его горячим чаем. Федосия сильно знобило. Он бредил, но к утру ему полегчало. Он только было задремал, как вдруг его разбудил истошный крик, плач матери.
— О люди добрые! Что нам теперь делать? Обокрали! Ограбили! — Тетя Матрена с распущенными седыми волосами, стоя на коленях, молилась у иконы. — Скажи, в чем мы грешны, пресвятая богородица? Что мы будем делать в этой голой степи — пойдем по миру? Что нам делать… Лечь и умереть… Нет у нас коня… Нет Серого…
Долго причитала тетя Матрена.
Федосий и Суртай вышли из землянки. Небо прояснилось, ласково светило весеннее солнце. Над свежевспаханной черной землей курился пар. Вода в Тоболе после дождя была желтовато-мутной. Взбудораженная деревня шумела шквалом голосов. По узкой улочке сновали всполошенные женщины. Почувствовав беспокойство взрослых, заплаканные, испуганные ребятишки спрятались под подолы матерей.
Федосий увидел старосту Дементия Астахова и направился к нему.
— Сами понимаете, мужики, — угрюмо говорил рыжебородый Дементий, — без тягла, без лошадей нет нам жизни. Положим зубы на полку и умрем голодной смертью, так, что ли? Вы-то что думаете?
Крестьяне зашумели:
— Нужно изловить воров.
— Поймать басурманов, и все. Надо показать им!
— Найдешь ветра в степи!
— А что же — сидеть сложа руки?
— Вот это беда! Самое время сеять…
Мужики перебивали друг друга, но что они могли надумать — положение было безвыходное. Вдруг все смолкли от громкого крика.
Подняв обе руки, сверкая глазами, перед ними стоял Суртай.
— Расих, скажи мужикам, пусть успокоятся. Я знаю и тех, кто украл, и того, кто велел украсть. Это проделки негодяя Тлеу. Я перед ним в долгу не останусь. На этот раз он заплатит за все. Из глотки у него вырву! Зуб за зуб, око за око. Он все отдаст сполна. Мужикам верну коней… и свою совесть успокою. Какой позор! Из-за него я сгораю от стыда. Ну что ж, Суртай и пеший может постоять за себя. Эй вы, джигиты мои, что стоите? За мной!
Махов и несколько мужиков присоединились к ним.
— Фадес, друг, зря вы идете. С нашими ворами мы сами разберемся. И то правда, эти табунщики еще не знают вас. Что им прикажут, то они и делают. Поперек Тлеу не пойдешь. Баи презирают простой народ. А вы бы подождали чуток: вчерашние воры придут к вам с открытым сердцем. Иначе и не может быть. Станут они сеять хлеб, как вы, тогда им Тлеу не указ. Ах, черт, забыл, что ты не понимаешь по-нашему. Ну ничего, Фадес, выучусь говорить по-русски. А то без башкира никуда: «Расих, переведи, Расих, объясни!» Нет, так дальше не пойдет. Фадес, тамыр! — Он похлопал Махова по плечу и вытащил чакчу из-за голенища. Протянул ее Махову, но тот отказался. — Ладно, может, и не стоит. Только бы случай нам помог. Не думаю, что богу угодно ваше несчастье. Зря вы пошли с нами. Я бы сам расквитался с Тлеу. Ну да ладно, будь что будет.
