Зулейха поведала ему о многом, как близкому другу, ничего не утаила. А рассказ ее был вот о чем.
Двадцать лет назад к озеру Жамиш отправились двое — Сары и Кельды. Они не были могучими батырами, сила двух биев заключалась в красноречии. Они ехали с важным поручением хана. Покинув его столицу — Туркестан, пустив коней рысью, они добрались до озера, где, как говорят, их встретил стольник тобольского ведомства Павел Шурыгин. Бии прибыли на место переговоров, чтобы вручить послание Тауке. Оно давало право русским торговым караванам свободно передвигаться по территории ханства.
У Сары-бия дома осталась любимая супруга. Беременная женщина лишилась сна, дожидаясь мужа. Бредовые видения сулили ей несчастье в будущем, она таяла с каждым днем, не покидала белой шестикрылой юрты, став затворницей. Приближалось время родов, усиливая муки бедной женщины. Когда она утратила последнюю надежду, ее приютили во дворце. В ту же ночь родился ее ребенок. Увидев в этом доброе знаменье, она воспрянула душой. Но муж не возвращался. Дочь подрастала, не зная отцовской ласки. Она росла веселой, сильной, играла с дочерями хана, не ведая, что ей придется разделить печальный материнский жребий. Вскоре супруга Сары-бия умерла, и Тауке похоронил ее со всеми почестями. А сирота росла и расцветала как молодая яблоня. Но с той поры, как приглянулась Булат-султану, жизнь стала для нее сплошным мучением.
Зулейха поведала Куату все, без утайки, и, скинув с плеч чапан, горестно вздохнула.
— Сколько я передумала! Телом я здорова, а душа вся изранена. Сколько я страдала на своем недолгом веку, сколько надежд похоронила! Как одинокий путник, шла я по пустыне, прельстившись миражем. Тоска гнетет меня. Я проклинаю свою судьбу, но не могу смириться. Порой дрожу от страха, и если я смеюсь — не радостен мой смех. В душе вскипает гнев, но месть чужда мне. Как серая зола, я тлею — не горю. Во мне такая горечь, а поделиться не с кем. Впереди зияет пропасть, позади чернеет круча. Поплачу и опять молчу. Но крепок аркан султана! Его не перережешь. Зачем ищу я свет во мраке? — Девушка вздохнула.
Потрясенный Куат внимал печальной исповеди. Зулейха заговорила снова:
— Одним я утешаюсь — сколько девушек в таком же положении! Значит, проживу и я. Но сердце не смиряется с насилием, и тут другие ни при чем. Не для унылой, скудной жизни, которая не лучше могильной ямы, я родилась на свет, и я не покорюсь! Боюсь в себе смиренья, — призналась Зулейха.
