Домбра шла по кругу, переходила из рук в руки. Наконец дошла очередь до джигита-гостя.
Корабай сник и растерялся. Его музыкой был ветер в степи, не тужил он, сидя в седле, а вот петь не научился. Его высокий лоб покрылся испариной. Корабай признался, что не умеет играть на домбре. Парни и девушки, посмеиваясь над его смущением, не отступали от него:
— Любой джигит может наиграть кюй!
— Или пропеть петухом!
— Дайте ему домбру!
И тут Корабая выручила молодая женщина по имени Балаим.
— Да уймитесь вы! — Она замахала руками. — Мы же не дикари, чтобы не уважать гостей. Я спою за него.
Расшумевшаяся молодежь сразу затихла.
Корабай внимательно и благодарно смотрел на Балаим. Траурный платок покрывал ее голову, глаза были печальны. Джигит залюбовался ее плавными движениями.
— Давно мы не слыхали песен тети Балаим.
— Спой, женеше{17}.
Балаим взяла домбру.
Рокот голосов смолк.
Конь мухортый гарцует подо мной,
Полнятся глаза мои слезой.
Больше не увижу я тебя.
О проклятая разлучница-судьба!
Песня, льющаяся из скорбящей души свободно, словно густое молоко из чаши, с первых же слов покорила слушателей. Неунывающая сноха до сих пор никому не открывала свое сердце, печальная песня естественно, будто вздох, вырвалась из груди, и все вдруг поняли ее состояние. Балаим никогда не жаловалась на свою судьбу; как любящая жена, свято хранила память о муже, а теперь этой грустной песней словно просилась у родных и сверстников на волю. Никто уже больше не пел после ее песни, праздник пошел на убыль. С того дня постоянно встречались взгляды Балаим и Корабая. Всякий раз затаенные огоньки вспыхивали в ее глазах, сменив робость и печаль, да и взор джигита загорался тревожным пламенем пробудившегося чувства. Видно, неспроста глядели они так друг на друга.
После праздничного тоя{18} в честь его новорожденного сына Жомарт позвал Балаим, чтобы поговорить наедине. Посасывая тертый табак, он одиноко сидел в своей большой юрте. Балаим была вдовой его родного брата по имени Самат и уже второй год носила траур. Когда исполнилась годовщина, после поминальной тризны Жомарт сказал:
— Теперь ты свободна, поступай как хочешь.
Но Балаим склонилась перед ним:
— Коке{19}, когда выходила замуж, я навсегда приехала сюда. Здесь мой дом. Куда же я пойду? Позвольте мне остаться тут как вашей дочери. Вы никогда меня не обижали. Я вышла замуж за Самата по любви и хочу остаться верной его памяти. Никого другого мне не надо, — чуть ли не плакала она.
