— У меня нет приятельниц.
Мегрэ редко приходилось встречать столь отчаявшуюся и столь загадочную женщину.
— Вы ходите по магазинам?
— Магазины я ненавижу.
— Отправляетесь на прогулку в Булонский лес или еще куда-нибудь?
— Я хожу в кино.
— Каждый день?
— Почти. Если не очень устала.
Как у всех наркоманов, наступал момент, когда ей надо было подстегнуть себя, и этот момент настал. Было видно, что она много бы дала за рюмку коньяка, но комиссар ничего не мог ей предложить, хотя в шкафу у него и стояла на всякий случай бутылка. Ему стало немного жаль ее.
— Я стараюсь понять, госпожа Сабен.
— Сабен-Левек, — поправила она.
— Как вам будет угодно. Ваш муж всегда исчезал из дому достаточно надолго?
— На месяц — никогда.
— Вы это уже говорили.
— У меня предчувствие.
— Какое предчувствие?
— Я боюсь, не случилось ли с ним чего-нибудь.
— У вас есть причины так думать?
— Нет. Для предчувствия не надо причин.
— Вы говорите, что ваш муж известный нотариус.
— Точнее, известна его контора, а клиентура — из самых отборных в Париже.
— Как же он может позволять себе периодические отлучки?
— В Жераре почти ничего нет от нотариуса. Контору он унаследовал от отца, но хозяйничает там по большей части старший клерк.
— Вы, кажется, утомлены?
— Я всегда утомлена. У меня слабое здоровье.
— А у вашего мужа?
— В свои сорок восемь он ведет себя как молодой мужчина.
— Если я вас правильно понял, узнать что-нибудь о нем можно, наверное, в ночных кабаре.
— Наверное.
Мегрэ задумался. Ему казалось, что вопросы его не достигают цели, а получаемые на них ответы ничего не дают.
В какой-то момент комиссар подумал, что перед ним сумасшедшая или, во всяком случае, неврастеничка. Он достаточно перевидал их у себя в кабинете, и с большинством хлопот было не обобраться.
Речь посетительницы казалась нормальной, вразумительной, в то же время создавалось впечатление, что она не совсем адекватна реальности.
— Вы думаете, у него было с собой много денег?
— Насколько я знаю, он обычно пользовался чековой книжкой.
— Вы разговаривали об этом со старшим клерком?
— Мы не разговариваем друг с другом.
— Почему?
— Потому что года три назад муж запретил мне входить в контору.
— У него были на это причины?
— Мне об этом неизвестно.
— Отношения у вас со старшим клерком плохие, но знать-то его вы, по крайней мере, должны?
— Лёкюрёр — так его зовут — всегда смотрел на меня неодобрительно.
— Он уже работал в конторе, когда умер ваш свекор?
— Он поступил туда, когда ему было двадцать два года.
