Крик стал яснее.
– Ночь ушла! – расслышал он.
Весть пролетела мимо окна и устремилась вдаль.
– С гребаным добрым утром, – нарочно вслух сказал Тимур. – Кофе с булочкой в постель.
Тело промерзло до полной нечувствительности, когда же он рискнул шелохнуться, то не справился с мышцами. Колени не желали разгибаться, а руки саднило и сводило, будто их засунули в крапиву. Пальцы не желали выпускать шокер. Что-то похожее испытывал, наверное, Железный Дровосек, когда совсем заржавел.
С огромным трудом Тимур встал. А потом, с огромным трудом и испытывая боль во всем теле, нагнулся, чтобы поднять брелок. Тимур присматривал за ним всю ночь: верный друг бодрствовал и утешал, пристроившись на полу. И теперь был бережно спрятан к деньгам.
Чтобы пережить мучительные страдания тела, Тимур оперся об оконный проем. Замер и посмотрел вниз. Внизу расстилались поля округлых крыш в лохмотьях ржавчины, похожие на улей с гигантскими ячейками. «Треугольник» строили раз и на века, его план был могуч и ясен: к длинным прямым корпусам примыкали узкие перемычки, соединяя все строения замкнутым радиусом. Даже отсюда было заметно, что завод похож на город, в котором есть кварталы, улицы и площади, расположенные по закону строгой пропорции и цели. В планомерно вытянутых двориках чувствовалась забота настоящего хозяина-творца. Немецкая логика указала цеха ставить так, чтобы с максимальной быстротой доставлять изделие к следующей обработке. Багрово-красные строения мертвого гиганта внушали неожиданное уважение и особое удовольствие, какое порой вызывает картина величественного упадка. Тимур невольно залюбовался и вдруг приметил за краем заводских крыш желтеющие дома на той стороне Обводного канала. И хоть затянутое тучами небо не пропускало солнца, сигнал пробуждения был подан.
Прорезался отдаленный гам машинных клаксонов, дребезжание тяжелых грузовиков, голоса радиостанций, визг трамваев и прочая какофония звуков, какие выплескивает проснувшийся город. Обычно раздражающий шум показался сейчас прекрасным. Вчерашний день, с беготней, трупами и приступом голода, виделся теперь заурядным кошмаром. Боль в мышцах утихла, Тимур сделал вывод, что ненароком впал во временное помешательство. Страх поблек, Тимур даже усмехнулся – до какой глупости дошел. Надо же, показалось, что убил шокером агрессивную бомжиху и вообще как ребенок заплутал в трех домах. А ведь надо всего-то пройти по большой заводской улице, которая непременно выведет уж если не на Обводный, то на Розенштейна или Старо-Петергофский.
