Назавтра все повторяется с точностью дежа вю: Мурка едет на свидание с Ковбоем, мы трусим за джипом, время от времени забегая вперед, и прячемся за водосточными трубами, чтобы Мурка не заметила нас, проезжая мимо. По дороге Мурка заезжает в институт, швыряет группе тесты, в угрожающей форме обещает вернуться ровно через пятнадцать минут и проверить — и чтоб не списывали у меня! — и отправляется в музей. Музей — пара ветхих комнаток в жилом доме, существующий на пожертвования ветеранов Октябрьской революции Петроградского района. А так как революционных солдат и матросов с годами не становится больше, музею не становится лучше. Если честно, он совсем плох, этот музей, но Мурку это не смущает. Она тащит за руку своего Ковбоя, а мы тихонько устраиваемся за скульптурной композицией «Ленин и бревно». Мурка подволакивает Ковбоя к первому экспонату и начинает вещать хорошо поставленным голосом:
— Тачанка — изделие народных мастеров прошлого века, прикручивалась сзади к телеге, чтобы крестьяне могли отстреливаться от набегов неуемных хазар.
— О! — с уважением произносит Ковбой.
Они скачут дальше, и Муркин голос набирает силу:
— Письмо рабочего-путиловца Цурюпы жене Марьюшке на Черниговщину с указанием внедриться в местное отделение банды атамана Махно и лишить сотрудников банды всяческого морального облика.
— О! — с изумлением произносит Ковбой.
— Борода старого большевика Василия с остатками клея «Суперпаризьен и братья», — орет Мурка, валандаясь по залу. — Пломба, выпавшая из зуба Ильича и использованная для пломбирования вагона, в котором вождя мирового пролетариата департировали на родину…
— О! — с удивлением произносит Ковбой.
— Да, — подтверждает Мурка. — Они там в Германии очень волновались, что без пломбы он выйдет по дороге и вернется обратно. Мандат на получение пирожков в буфете бывшего Института благородных девиц… Буденовка, головной убор пролетариата, первая премия на неделе высокой моды в Париже в тысяча девятьсот двадцать пятом году… Булыжник, оружие пролетариата… Махорка, опиум пролетариата… Слово из трех букв, еще одно оружие пролетариата… Портянка, носок пролетариата… Бурка…
— Бурка! — оживляется Ковбой, радостно смеется и тычет в Мурку толстым пальцем. — Бурка! Бурка!
— Чего это он? — спрашивает Мышка, выползая из-под скульптурной композиции.
— А! — машу я рукой. — Бурка, Мурка — какая ему разница!
И тут дикое подозрение пронзает мой и без того некрепкий организм. Я молча беру Мышку за руку и веду в буфет. В буфете я покупаю ей бутылку ситро (32 копейки по цене 1978 года, в этом музее все по ценам развитого социализма, фишка такая), бутерброд с полукопченой колбасой (15 копеек), пирожное эклер (22 копейки) и спрашиваю:
