— Надо ехать, — сказала я.
— Надо ехать, — кивнула Мышка.
И вот мы трясемся на верхних плацкартных полках пассажирского поезда, который поднимает лапу у каждого встречного железнодорожного столбика. Только Мурка могла подвигнуть лично меня на такой подвиг, потому что Мурка — это вообще отдельная статья. Ну, как бы вам объяснить. Мурка мне тоже досталась от детства, но не так, как Мышка. Представьте себе пиджак, у которого прохудился локоть. На локоть ставят заплатку. И этот пиджак с этой заплаткой совершенно друг другу не подходят, потому что пиджак — самый обычный, а заплата — новенькая, свеженькая, яркая и вообще чумовая. Вот пиджак — это мое детство, а заплата — это Мурка. С годами пиджак ветшает, заплат появляется все больше и больше, и уже не разберешь, где пиджак, а где заплаты. Мурка всегда говорит то, что я хочу услышать. У нас с ней телепатическая связь. Она подумала — я сказала. Я съела — она облизнулась. Иногда мы думаем в синхронном режиме.
— Помнишь то место у Трифонова… — сказала однажды Мурка, когда мы чинно прогуливались по царскосельскому парку.
— В «Предварительных итогах», — уточнила я.
— Ну да, где жена главного героя…
— …Сидит на диване в джерси…
— …И выглядит моложе своих сорока лет…
— Господи, как вы это делаете? — ошарашенно спросила Муркина подружка, увязавшаяся с нами на прогулку.
— Ну, какое еще место из Трифонова она могла вспомнить! — воскликнула я.
Для меня-то все было совершенно очевидно.
Печалит меня только то, что мы с Муркой на дистанционном управлении. А с другой стороны, в Питере мне всегда есть где остановиться. Обычно я останавливаюсь на Дворцовой и, задрав голову, глазею на крышу Зимнего дворца. Там, по худосочному питерскому небу, плывут мне навстречу скульптуры. В Питере я впервые в жизни увидела плывущие по небу скульптуры. Потом я иду по Мойке до Гороховой, сворачиваю налево и останавливаюсь у подворотни рядом с винным магазином. В этой подворотне когда-то и жила моя Мурка.
С Муркой я познакомилась у нее в кровати. Не подумайте плохого. Наши папы вместе работали над каким-то химическим вопросом. Только Муркин папа — в питерском технологическом институте, а мой — в московском химико-технологическом. Химический вопрос их сильно сдружил, и они решили передружить нас тоже. Когда мне исполнилось двенадцать лет, меня, в качестве подарка на день рождения, сунули в поезд и отправили в Питер. Муркин папа встречал меня на вокзале. В Питере было темно и страшно. Он мне сразу не понравился. В чужой квартире тоже было темно и страшно. Там мне тоже сразу все не понравились, хотя я никого и не увидала. Все уже спали. Муркин папа сунул меня в чужую кровать и закрыл за собой дверь. Проснулась я оттого, что кто-то сильно давил мне на грудь. На груди сидела девчонка с нахально вздернутым носом.
