Февраль, пятница. Татка хочет знать
В последнюю пятницу каждого месяца я навещаю своего отца номер 2–4. Мамочка иногда говорит, что у нее было четыре мужа, а иногда, что пять… а иногда, по настроению, что шесть. Шесть – когда ей кажется, что пять мужей – это мало.
Мне не всегда хочется к нему идти: иногда в последнюю пятницу каждого месяца образуются более интересные дела, а иногда просто лень. Но ничего не поделаешь, отец 2–4 есть отец 2–4. Вот я и тащусь к нему на трамвае. В Коломну иначе не добраться.
Когда Мамочка была за ним замужем, он стал моим отцом и Помидориным зятем, а когда она развелась, перестал быть моим отцом и Помидориным зятем. Но мы тогда решили проявить твердость – решили, что хватит уже ей командовать, сегодня он отец и зять, завтра нет… И он так и остался отцом и зятем. Все годы, что мы жили с ним, Синьора Помидора чуть ли не каждый день приходила к нам и встречала его любимым блюдом. Вставала с дивана и говорила Мамочке: «Учись, как нужно заботиться о мужчине. Я для этого здесь нахожусь, чтобы ты училась».
Затем подавала ему вареное яйцо, разрезанное пополам, на каждой половине крабовая палочка. Помидора почему-то уверена, что это любимое блюдо каждого мужчины. Он благодарил, съедал крабовую палочку и яйцо, а Помидора говорила Мамочке: «Поняла? Это называется заботиться о мужчине». И только после развода он спросил: «Почему вы решили, что я это люблю? Я люблю мясо, в крайнем случае котлеты». Теперь мне приходится тащиться на трамвае в Коломну с котлетами. Он радуется, говорит: «Ура, домашний обед!»
Коломна – это странное место, в котором ничего нет, куда незачем приходить. Если бы мой отец 2–4 не жил тут, я бы никогда здесь не бывал. Здесь никто никогда не бывает. Кроме тех, конечно, кто здесь живет.
Живут здесь, по-моему, те, кто хочет спрятаться от мира. Или просто живут печально. Вот это я и пытаюсь сказать: мой отец здесь печально прячется от мира. Нет-нет, его никто не ищет! Все, кто хотел, давно уже его нашли и все у него отняли, кроме этой маленькой захламленной квартиры, принадлежавшей его прабабушке еще до революции. Он печально прячется от мира и от самого себя, от того Большого Банкира, каким он был в прошлом.
Мой отец 2–4 был Большим Банкиром. Когда я был маленьким, я думал, что у него есть банка с деньгами, когда стал старше, представлял себе его банк как огромный сейф, где лежат пачки денег.
Когда я был маленьким, он был таким большим, веселым, энергичным, подкидывал меня до неба большими руками, рядом с ним все плясало и веселилось… Теперь, когда я стал большим, он вдруг стал маленьким, таким маленьким в своих смешных толстовках и спортивных штанах, с печальными глазами, лысиной, и даже его большие руки стали маленькими ручками.
