Клара присела с заснувшей Мурочкой на кухне, там были гости, курили, она, смерив гостей презрительным взглядом – курить при ребенке! – ушла в комнату, пристроила ребенка на диване, зажав Мурочкину голову между диванными подушками, но и там тоже было шумно и накурено. В квартире был странный, повсюду проникающий сладковатый запах, девушка оказалась не двадцатилетней, а 26-летней, что представлялось Кларе огромным, принципиальным различием, как в детском саду между младшей и старшей группой, – она, Клара, еще маленькая, а Карл уже большая.
Клара сидела как на иголках, прикрывала платком Мурочке рот, чтобы та не дышала странным сладковатым запахом (она даже поняла, что курили траву) и сигаретным дымом, нервно поглядывала на часы, прикидывая, вернулась ли Берта, и наконец выдернула ребенка из диванных подушек и бросилась домой – домой, в нормальный мир, мир чистоты, послушания, чистых пепельниц, мир кефира… Вручив Мурочку Берте, сказала «я на минутку» и вернулась к Карлу.
У Карла на столе посреди книг лежал открытый журнал, на странице было «Алена Карлова «Халва», рассказ».
Клара поглядела, прочитала, задохнулась: это твой? это ты? это правда ты?.. ты писатель?..
– Это правда я, – подтвердила Карл. – А что ты так изменилась в лице? Никогда не видела писателей? Я писатель. Будущий нобелевский лауреат.
А ЧТО ОСОБЕННОГО В ТОМ, ЧТОБЫ БЫТЬ ПИСАТЕЛЕМ?
Тогда, в те времена, писатель был невероятно уважаем: если тебя напечатали в журнале, ты велик. Прозу Алены Карловой напечатали два раза в одном журнале, и один раз напечатали ее стихи – в другом журнале, и вскоре должна была выйти книжка. Для Клары (так же как для многих, для всех) это было все равно что Алена Карлова была бы космонавтом.
Карл (иногда ее называли Карлуша или Карлуха) стала без преувеличения вся Кларина жизнь. Подружки, школьные и институтские (разве могли они сравниться с Карлом?!), были далеко, а Карл рядом, к ней можно было ускользнуть на минутку: привела к родителям Мурочку, оставила «на минутку», позвонила в соседнюю дверь, и – вот она, настоящая жизнь, в клубах сладковатого дыма и разговорах.
Кларе не все нравилось в соседской квартире. Собеседники Карла не очаровывали ее своим «ты гений, старик», они были люди другого типа, не такого, как она и ее друзья, – были не веселы, слишком много пили, были плохо одеты, горды своей гениальностью, презрительны к окружающему миру и недостаточно хорошо вымыты. Клара для них тоже была чужой – хорошенькая, чистенькая, умненькая, ничуть не гениальная, профессорская дочка и номенклатурная невестка. Любого мужчину Клара рассматривала как подходящую ей особь мужского пола, отвечая себе на вопрос: да или нет? Да или нет, да или нет? Эти все были «нет».
