В коридоре стоял на коротких ножках поразительный трельяж с золотистыми колпачками ручек на дверцах, и на этих колпачках, на цилиндриках, были выемки под пальчики, а над столешницей трельяжа высился триптих зеркал, который складывался, точно открытка, и узкие боковые зеркала прикрывали большое центральное.
В комнате красовалась почти чёрная стенка-сервант с хрустальной посудой, в углу, на тумбе, у двери на балкон стоял тот самый ламповый телевизор «Чайка» чёрно-белого изображения с круглой «переключалкой» каналов, который можно было смотреть лежа на пресловутой тахте-книжке шоколадного оттенка.
В этот раз, как и обычно, Люба, едва только скинула обувь, легковесно прошла в комнату и включила описанный аппарат. Наблюдая за ней в такие минуты, Коля думал: время не меняет любовь человека к дому. Будь у тебя ящик с ручной «переключалкой» или плоская панель с пультом, ты всё равно захочешь начать домашний вечер с этого «теле-еле» – фона для уюта.
Прихватив халат, Люба скрылась в ванной для переодевания. Он же сел в то самое маленькое кресло с лакированными деревянными подлокотниками цвета варёной сгущёнки, кресло, стоящее у выхода из комнаты, и уставился в телевизор. Местная новостная программа сообщала об успехах с полей. Ведущая с пышной кудрявой шапкой волос со скромной улыбкой докладывала о лучших комбайнёрах района. Коля зевнул. Справа от кресла мостился высокий торшер – чудесная вещь, и Коля принялся его разглядывать.
Когда из ванной появилась хозяйка, такая хрупкая и соблазнительная в зелёном халатике, он бросил скучное занятие, и они прошли на кухню и там на пару сготовили лёгкий ужин. Куски Колиного батона румяно обжарились в пышном омлете на чугунной сковороде с дном, напоминающим вафельную поверхность. Люба старательно нарезала четвертной сектор «Праги» и облизала пальчики. Чай разлила из фарфорового заварника с покачивающейся корзиночкой ситечка. На газовой плите уже почти поспел белый эмалированный чайник с носом.
Говорила она слегка картавя, и эту черту он в ней тоже любил. Иногда ему хотелось передразнивать Любу, но он боялся её обидеть. Она же без умолку несла всякую чепуху о своих передрягах с почтовыми девицами-коллегами. Коля лишь слушал в пол-уха, словно сидел около журчащего ручейка. А то вдруг она останавливалась, задумчиво косилась в окно, так что Коля замечал в профиль грубоватость ее носа, отчего начинал тихонько улыбаться.
Затем Люба снова поворачивалась к нему и спокойно перескакивала на тему мечтаний о шубе и прочей женской ерунде.
