Почти всю работу по дому теперь выполняла Лейла. Стоило ей ненадолго забыть о своих обязанностях, как в доме в самых неожиданных местах объявлялись открытые мешочки с рисом, жестянки с бобами, скомканное грязное белье, немытые тарелки. Лейла стирала и гладила на всю семью, и готовила на всех, и кормила маму. Если удавалось ее растолкать.
Когда вся работа переделана, Лейла, бывало, скользнет под одеяло и прижмется к маме, обнимет крепко, спрячет лицо у нее в волосах. Мама пробудится, неспокойно пошевелится. И тихонько заговорит о своих мальчиках.
– Ахмад был прирожденный руководитель, – скажет она. – Его уважали и слушались люди в три раза старше его. Ты бы видела. А Ноор обожал рисовать дома и мосты. Из него бы вышел архитектор. Его проекты изменили бы облик Кабула. И вот оба моих мальчика – шахиды, мученики.
Лейла слушает. Хоть бы мама когда-то подумала о живых, о дочке, о ее будущем. Ведь нельзя жить одной памятью о прошлом.
– Тот, кто принес нам злую весть, говорил, что сам командующий Ахмад Шах-Масуд присутствовал при погребении и помолился за них. Вот какие они были герои. Сам Лев Панджшера, да благословит его Господь, отдал почести погибшим.
Мама переворачивается на спину. Лейла кладет голову ей на грудь.
– Когда я слушаю тиканье часов, – хрипит мама, – то секунды складываются у меня в минуты, в часы, и я вижу, какая масса времени еще ждет меня впереди. Долгие месяцы и годы без них. И я задыхаюсь, Лейла, будто кто-то наступил мне на сердце. Я чувствую такую слабость, что, кажется, вот-вот упаду замертво.
– Мне так хочется помочь тебе, – искренне говорит Лейла.
Как ей достучаться до мамы?
Но оказывается, мама еще что-то слышит. – Ты хорошая дочь, – вздыхает она. – А вот из меня мать никудышная.
– Не говори так.
– Но это же правда. Прости меня, милая. – Мама?
– М-м-м?
Лейла садится, не сводя глаз с матери.
В волосах у Фарибы появились седые пряди, глаза потухли, щеки ввалились, она – всегда такая пухленькая – похудела до того, что кольцо соскальзывает с пальца.
– Я хочу тебя спросить о чем-то важном. – Спрашивай.
– Ты ведь не… – начинает Лейла.
Об этом они говорили с Хасиной и так напугали друг друга, что выкинули на помойку все таблетки и спрятали под ковер у кушетки кухонные ножи и острые шампуры. Во дворе Хасина нашла веревку и засунула подальше. У Баби пропали все лезвия для бритья. Лейла рассказала ему о своих страхах, надеялась, отец успокоит ее. Но у Баби у самого глаза вдруг сделались какие-то пустые – вот и все, чего она добилась.
