Нефертити. Роковая ошибка жены фараона | страница 74



   — Да ладно, красавчик, и не трясись от страха, — махнул на него рукой толстяк. — Кто нас услышит, когда вокруг такой шум и гам. Но как же мне надоела эта грязная шкура, которую надели мне с утра на плечи. Ведь и так жарища — не продохнуть, а тут таскай такую тяжесть, да и хвост этот дурацкий между ног болтается, шагу ступить спокойно не даёт.

   — А ты представь, Пузо (это было ещё школьное прозвище Небуненеса), что это член у тебя такой огромный вырос, — захихикал Ментухотеп, — так сразу легче станет.

Он очень постарел из-за пережитых волнений в прошедшие годы и поэтому пытался большим количеством косметики компенсировать урон своей былой красоте. Когда бывший визирь смеялся, то на его щеках трескались белила, которыми он замазывал свои худые морщинистые щёки.

   — А ведь правда, вот было бы здорово, если бы у меня вот такая штука между ног выросла! — расхохотался Небуненес и стал, пританцовывая, приставлять себе хвост леопарда к низу живота.

   — Хватит дурачиться, как мальчишкам! — прикрикнул подошедший главный жрец Амона Дуафу, высокий, худой и более сутулый, чем четверть века назад. — Пойдёмте быстрее, надо священную ладью освятить и проверить, всё ли там в порядке, перед тем как наш божественный повелитель ступит на палубу.

   — Да ему сейчас не до того, чтобы замечать какие-то мелочи на ладье, — ухмыльнулся Небуненес, вытирая пот со лба локонами своего пышного парика. — Хеви надо винца поднести или, на худой конец, пива, вот тогда он повеселеет, а то вон какая у него кислая физиономия!

   — Прекрати говорить святотатственные речи о нашем божественном повелителе, — махнул на Небуненеса главный жрец длинной худой рукой.

   — Да ты не бойся, Дуафу. Кто нас здесь услышит? — осклабился в ехидной улыбке толстяк.

   — Да это он говорит на тот случай, если кто-нибудь из нас донесёт в тайную канцелярию царицы о твоих преступных речах и о предосудительной реакции твоих собеседников, — ухмыльнулся Ментухотеп, изящно поправляя длинные надушенные локоны на плечах.

   — А что, это возможно? — с глупым видом уставился на своих старых приятелей Небуненес.

   — В наше время всё возможно! Так что поменьше ты, Пузо, болтай, а больше думай, что говоришь и кому, — с желчной ехидцей и одновременно наставительно проговорил главный жрец Лиона, подняв худой жёлтый палец.

Жрецы направились к ладье Амона выполнять свои священные обязанности, а процессия во главе с фараоном остановилась на берегу. Нефертити с интересом взирала на огромную толпу, запрудившую всю набережную, на жрецов в леопардовых шкурах, бубнивших гнусавыми голосами заклинания и размахивающих кадильницами, на свою царственную семью, ожидавшую продолжения длинной и утомительной церемонии открытия весёлого, столь любимого простонародьем праздника Опет. Взгляд её остановился на фигуре царевича Аменхотепа, сыне фараона и царицы Тии. Он спустился с носилок и разминал ноги на берегу. В красивых глазах Нефертити засверкали лукавые искорки. Более нелепой фигуры трудно было представить. Высокий, нескладный, с очень длинными и худыми руками и ногами, с очень широкими для мужчины бёдрами молодой человек делал какие-то странные движения, а потом застывал в нелепых позах, уставившись куда-то в никому неведомую точку поверх всех голов. Одет он был в тунику яркого оранжевого цвета. Она пестрела золотой вышивкой, изображавшей диски солнца с длинными лучами, которые заканчивались человеческими кистями. Прочие многочисленные украшения, сверкавшие на Аменхотепе, были испещрены этим же изображением. Он бормотал что-то себе под нос, оглядываясь с выражением презрения на длинном узком лице, и близоруко щурился, причмокивая толстыми губами.