— Оказывается, вы шутник, подполковник.
— Никак нет, господин генерал… Вы себе не можете представить!.. Генерал, это похоже на дурной сон!
Плэгуэй ввалился в кабину пилотов в своем непомерно большом шлемофоне, облекавшем его розовое, идеально выбритое лицо, словно капор. На распахнутый китель свисали шнурки ларингофона, ошейником обхватывавшего его плотную шею.
Пилоты не заметили появления генерала. Свесившись со своих кресел и почти соприкасаясь головами, они растерянно смотрели на необычную картину прямо под их ногами, по ту сторону толстого слоя плексигласа, который отделял кабину от ледяного и разреженного воздуха субстратосферы.
Первое, что заметил генерал, глянув в том же направлении, насколько это позволяли головы обоих пилотов, был свет. Он брезжил снизу в кабину. Не сильный и не похожий ни на лунный, ни на электрический, но, конечно, и не солнечный. В тринадцать минут десятого вечером двадцать первого февраля на сорок втором градусе северной широты ожидать солнечного света мог только полный безумец или двухлетний ребенок.
— Я себя чувствую словно в оборвавшемся лифте, — промолвил генерал, позабыв, что могучий рев моторов исключал возможность разговора без помощи специальных приспособлений.
Сам не расслышав собственного голоса, он поискал, как бы тут подключиться к переговорному устройству, не смог разобраться в обилии разноцветных и разнокалиберных розеток и, чтобы привлечь к себе внимание, дотронулся до плеча одного из пилотов. Пилот поднял голову. Это был Линч.
Вероятно, то, что он видел под своим самолетом, начисто затормозило у него условный рефлекс субординации и чинопочитания. Он не встал с кресла, не предложил его Плэгуэю, не кинулся включать в розетки переговорного устройства штепселя генеральских шлемофона и ларингофона, не отрапортовал, как положено по уставу, об обстановке. Не вставая с кресла, точно перед ним был не главнокомандующий Европейской армией, а старый его собутыльник, он обнял генерала и пригнул его голову к прозрачному полу кабины. Только после этого он занялся шнурками его переговорных приспособлений.
Теперь и Плэгуэй убедился, что можно, испытывая все неприятные ощущения, сопутствующие стремительному падению, падать при этом не вниз, на землю, а вверх, в небо.
— Что это значит, Линч? — спросил Плэгуэй таким тоном, точно все, чему он сейчас был свидетелем, явилось плодом нерачительности командира воздушного корабля.
Линч не ответил.
— Что это за громадный серп? — продолжал Плэгуэй. — Неужели Луна?
