— А я хочу, парторг, чтобы не подавляли инициативу молодежи.
— А ты уверен, что это инициатива, а не желание пощеголять? Вот, мол, мы какие умные. Никто не смог, а мы — ать, два и готово!
— Давай, давай, крой, парторг! Может, с твоей колокольни и виднее, но я по-своему, по-комсомольски (он был уже кандидатом партии, но все еще считал себя комсомольцем). Я так: сказано — сделано.
— Сказано-то сказано, а что сделано? Пока что ничего, кроме глупого раздора с лоцманом да старшим штурманом.
— А что мне, цацкаться, что ли, с этими саботажниками?
— Вот ты опять рубишь сплеча, с закрытыми глазами, не потрудившись даже разобраться, кто друг тебе, а кто недруг. А разобраться надо, особенно в такой момент. Ведь у тебя целый коллектив в руках: один напортил, вся команда не поправит…
— Ох и въедливый же ты, парторг! — сказал Григорий с ухмылкой. — Одним словом, учту, приму к сведению… По возможности…
Когда Ситнов ушел, Катя сказала мужу:
— А ты бы, Гриша, слушал, что люди говорят… И по-моему, Иван Семеныч прав: семь раз отмерь, один — отрежь…
— И ты туда же? — уже не в силах сдерживаться, вспылил Григорий. — Хватит, черт возьми, с меня довольно!
Не раздеваясь, он повалился на диван и вскоре захрапел.
Проснулся Красноперов оттого, что где-то наверху кричали. Сначала он подумал, не во сне ли это, но вскоре понял, что шумят Коняхин с Плицыным и все это было въявь.
«Два сапога — пара», — подумал капитан и уже было решил, что его дело сторона, но что-то в насмешливом тоне Коняхина не понравилось ему.
— Я тебя честью прошу, — доносился охрипший голос Плицына, — толкни ее в бок, она и слезет…
— И рад бы тебе помочь, да приказа не было, — бубнил сверху Коняхин. — Капитан не велел, а мое дело телячье…
«Какого приказа не было?.. Кто не велел?..» — подумал Красноперов.
— Колесами, колесами работни пошибче: волной ее, может, подтолкнет… — Голос Плицына сделался еще более хриплым и далеким.
— Буди капитана Красноперова, может, он и передумает, а я и рад бы, да не могу, некомпетентный.
С «Пролетария» долетела отчаянная ругань. В ответ Коняхин только хохотнул.
«А ведь этот тип издевается и над Плицыным и надо мной, — подумал Григорий, вскакивая с дивана. — Вон ты какой, старшой!»
Наверх он поднялся в ярости. Еще со ступенек трапа крикнул:
— Выметайся с мостика!
Коняхин опешил, но спросил, недоуменно шевеля усами:
— Почему такая немилость, товарищ капитан?
— Так, говоришь, приказа не было? Капитан не велел? — едко сказал Григорий. — Так вот мой приказ: ступай вниз и становись за вахтенного матроса. Ясно?
