- Подожди, ты, петух голландский… Так и быть, скажу тебе как другу… - Он отпустил мою руку и понизил голос: - Меня отодрали за уши Маяковский с Пушкиным…
Я отшатнулся от Генки: ясное дело - он переутомился над поэмой и рехнулся. Когда я готовлю уроки, за мной мама или дедушка следят и не дают мне сильно переутомляться, а за Генкой никто не следил в бане-то, вот он и перестарался. Злость моя сразу пропала. Теперь мне уже стало жалко Генку, и я говорю ему:
- Гена, давай зайдём с тобой к доктору.
Он усмехнулся:
- Ты что, думаешь, я совсем с ума спятил?
- Ну, не совсем, а немного…
- Это ты уж ходи к докторам, а мне они не нужны.
Я начал ему доказывать:
- Ген, ну ты сам подумай: как же Пушкин с Маяковским могли тебя таскать за уши, если они давно умерли?
- Так вот и смогли… Писал я, писал свою поэму, дошёл до грозы:
Дождик хлещет! Гром грохочет!
Ветер мчится на гору!
Только мне это не страшно,
И в кино я удеру!
- Но ведь замечательно получилось! - говорю ему. - «Только мне это не страшно, и в кино я удеру!»
- Нам с тобой замечательно, а для знающих людей - дребедень, ерунда на постном масле! Слушал я вчера вечером по радио литературную передачу для школьников, а в ней как раз настоящий поэт разбирал стихи ребят: какие подходящие, какие никудышные… Один ученик в письме выхвалялся, что его стихи Маяковский или сам Пушкин похвалил бы! Но поэт, который вёл передачу, раскритиковал его стихи. Слушал я и готов был сквозь землю провалиться! У меня уши горели так, будто их Пушкин с Маяковским надрали мне!…
- Но ведь поэт ругал того мальчишку, а не тебя, - говорю ему. - Почему же тебе-то жарко стало?
- Потому что мои стихи точь-в-точь такие же, как у него!
У меня:
Плывут по небу облака…
В бидонах много молока.
У него:
Тучки по небу плывут,
Ребята в школу все бегут.
У меня:
В небе гром та-ра-ра-ра!…
Едут в поле трактора.
У него:
Трактора все в поле пашут.
Нам наварят дома каши…
Белиберда! - в сердцах махнул рукой Генка.
- Так это тебя по радио за уши-то отодрали? - обрадовался я.
- А ты что думал?
- Я думал, что помешался от переутомления, когда целый день писал поэму в своём рабочем кабинете.
Генка только поморщился с досады. Потом со злостью сказал мне:
- Я думал, что у меня талант проявился, а это ещё не талант, а вовсе…- Он строго посмотрел на меня: - Смотри про мои стихи ни гугу! - И показал мне кулак. - Молчок! Понял?
Я ударил себя в грудь ладонью и сказал:
- Могила!
Такую клятву давать я у Генки научился. Она означает: «Никогда никому ни за что на свете не скажу!»
