И снова поезд, а за окном — те же поля, кое-где избы, как крошки ржаного хлеба на белой скатерти, прозрачный перелесок, барский дом в окружении сквозящих силуэтов лип, выстроенных в четкие линии аллей… Боже, боже… Что все это, зачем? Где же жизнь?
И опять — сани, снег, поля… Щеки мерзнут. Сумерки. Волчий вой вдали. Вот он, ответ! Зазвучал наконец, зазвенел в морозном воздухе. Страшная тоска — тоска по жизни. Да где же сама-то жизнь?
Нет, домой не поеду. То есть поеду именно домой:
— Поворачивай. Езжай в Муравишники.
В действительности никаких серьезных дел, тем более неотложных, не было. И Герасимов решил переночевать в родном гнезде. Только этот длинный одноэтажный деревянный дом, почерневший от времени, мог, казалось, спасти и укрыть. От ночной тьмы, от коварного света луны, от бремени лет… Да были ли они, эти годы? Мелькнули только. Маленький мальчик. Детские страхи. Свеча на столе горит ровно. Тяжелые гардины, как каменные стены замка, спасают от призрачной стали лунных лучей.
Прикрыв глаза и полулежа в санях, Осип Петрович снова переживал мгновения детства. Может, и правда, что в памяти человека где-то хранится каждое мгновение жизни? Все, что прожито им самим. И все самое главное, самое сильное из того, что пережили предки.
Так за века накопились в роду и достались в наследство — как тяжелое проклятье, но и как особый дар, обостряющий чувства, — некоторые особые, болезненные состояния сознания. Он много думал об этом, пытаясь объяснить и так изжить унаследованное. Казалось вероятным, что следы глубоких душевных потрясений пращуров — татар и половцев, литвин и ляхов, немцев и русичей, — каждого и каждой, чья кровь течет в его жилах, — что эти мгновения страшного напряжения всех сил души оживают в потомках и переживаются все снова и снова. И в нем, и в его кузенах, как в прадедах, в полусне или полуяви. Как знать, прерывается ли вообще эта нить? Страшные сны достанутся детям. Если бы только сны!
И он сам, и кузен Кареев в детстве ходили во сне. По ночам их, босых, холодных, ко всему безучастных и совершенно бесчувственных, испуганные взрослые ловили в аллеях, где, следуя велению луны, дети двигались с широко открытыми глазами. Что представало тогда их взору? Они не помнят. Что их влекло? Не знают. Почему с возрастом эти измененные состояния души миновали? Куда ушли? Чем сменились? Тайна, загадка.
Ну, уж скоро дом. Совсем стемнело, и мороз… Луна. И снова волчий вой. Зов, а в нем необоримо влекущая сила! Откуда такая страстная близость к этому зверю?
