Горячая рука касается живота, отчего мускулы вздрагивают, а под кожей змеится тьма. Пальцы скользят поперёк торса, едва касаясь, и Дерек стискивает зубы, когда ощущает, как следом за этими пальцами на коже затягивается проволока. Она соткана из воздуха — она иллюзорна, нужно поверить в то, что её нет — и она исчезнет, но Дерек шумно втягивает в себя воздух, когда из тонкого железа вырастают пучки шипов, вспарывая его плоть.
Господи, я ненавижу тебя.
Прости.
Дерек задерживает дыхание и сосредотачивается на своём волке, который напряжённо замирает, переживая боль. Прости меня, молит он, выстраивая в своём сознании образ Стайлза, нелепого и слишком активного, слишком громкого, слишком говорливого, живого, живого, ЖИВОГО, ЖИВОГО.
Необходимого, жизненно необходимого ему сейчас.
Всегда.
Прости меня.
— Посмотри, — шепчет существо, перемещая руку на грудь, цепляя холодными пальцами мышцы и прослеживая углубления на давно изученном теле. — Ты хочешь увидеть его, Дерек. Хочешь увидеть своего воскресшего Стайлза. Смотри же на меня!
Колючая проволока стягивает рёбра, впивается в кожу, и Дерек едва разлепляет веки, чувствуя, как печёт глаза, когда он встречается взглядом с совершенно пустыми глазами цвета… разогретого, сладкого ириса. Господи, твою мать, Господи, это по-настоящему больно. Каждый чёртов раз так чудовищно больно.
Прекрати делать это со мной. Прекрати делать это с нами. Прекрати позволять мне, дьявол тебя дери.
Дерек хочет отвернуться, но стоит лишь лицу Стайлза появиться перед ним, как волк тут же кидается к нему.
Этот глупый тоскующий волк, готовый ластиться к руке существа, что впиталось в родное тело так глубоко, что достало до сердца. Так глубоко, что уничтожило из него жизнь. Это не Стайлз. Это больше не Стайлз.
А волк сдавленно воет и, прижав уши, тычется широким лбом в ноги убийцы. Скулит, трётся мордой — если бы он был человеком, он бы, наверное, стоял на коленях и захлёбывался рыданиями, умоляя прикоснуться к нему родными руками.
Прости меня, Стайлз.
Колючая проволока сильнее затягивается на теле. Лицо Стайлза искривляется в улыбке, такой грязной и чужой, что Дереку становится больно смотреть. Он чувствует каждый железный шип, который вскрывает кожу, проникая внутрь, и кажется, что всё тело горит, но это так легко, так легко вытерпеть, когда перед глазами это лицо.
Не воскрешённое из памяти, не додуманное в воспоминаниях.
А настоящее, такое настоящее, что это в миллион раз лучше любой фотографии и любого сна.
