— Я этого не утверждаю, но такие, как он, без пяти минут социалисты, льют воду на мельницу немецких шпионов.
— Слушай, Анатолий! — перебил друга Нил. — Твой любимый философ Штирнер — немец.
— Там философия, а здесь — политика. Со Штирнером я гражданин вселенной, а…
— …с Корниловым, — вставил Нил, — чистокровный русак.
— Да, в политике я за исконно русский твердый курс.
«Сразу видно, что ты сын мельника, — подумала Даша, продолжая глядеть в упор и уже с враждебным вызовом в лицо Орлову. — Интересно, как ты будешь отбиваться от этого большевика на красноборских волостных сходках?»
— Я очень люблю этот уголок, — тихо сказала Гаевская Нилу. — Осенью, бывало, когда училась в гимназии, по вечерам приходила сюда делать уроки, а слушала музыку. Теперь, где бы я ни уловила этот очаровательный запах, — Гаевская приникла губами к цветку, — во мне сейчас же зазвучит музыка моего любимого вальса.
Нил закрыл глаза и опустил голову.
— Любимым цветком королевы был душистый табак, а любимой музыкой — вальс «Осенний сон».
— Ты напрасно смеешься, Нил. — Гаевская вздохнула и поднялась. Она подумала о Северьянове: как бы он сейчас отнесся к ее словам, к ней, к перепалке Нила с поручиком Орловым? «Непременно приглашу его на чашку чая в воскресенье. Можно бы и из других школ кое-кого пригласить. Жаль только, что у него сапоги дегтем пахнут». — Гаевская погладила мизинцем свой чуть вздернутый кончик носа.
Когда они вошли в людской поток и Нил что-то начал ей рассказывать смешное, она плохо слушала. «Лицо суровое, — думала она о Северьянове, — а как он добродушно улыбнулся нам тогда в коридоре. Что, если сейчас я подойду к нему и скажу: я ваша соседка, березковская учительница Сима Гаевская. Вот и все. Интересно, что он ответит, как посмотрит?»
Оркестр играл уже какой-то другой, но тоже грустный вальс. За густыми липами на небольшой площадке, разбрасывая по газонам уродливые тени, мелькали танцующие пары. Рассеянный свет грязно-желтых электрических лампочек скрадывал бедность и убожество обстановки пятачка со скрипучими гнилыми досками. Нил поморщился.
— Потанцуем, Сима?
Гаевская в последний раз взглянула на открытую дверь летнего театра. Северьянова там уже не было. Она вяло подала Нилу руку.
А Северьянов, узнав от девушки, дежурившей по залу, где находится агитпункт, прошел в фойе летнего театра. У стен стояли столы дежурных от различных партий. За столом большевиков сидел молодой солдат в старой потрепанной шинели и выцветшей фуражке защитного цвета. Рядом с ним стояли костыли. Видно, товарищ недавно вышел из госпиталя. На столе лежали стопки газет, листовок и брошюр. Северьянов подошел к дежурному. Назвал себя, показал партийный билет. Запросто поздоровались, как старые знакомые.
