*
Техника совершенствуется с практикой. Но эта аксиома — самоограничение, техника начинается у дверей, но заканчивается у потолка. Я отличаюсь от других дознавателей тем, что отказываюсь верить в потолок. Моя роль — роль, которую я выбрал — это не овладение какой-либо техникой, а создание ее.
Которой я никогда никого не научу.
Я не какой-то крутой фокусник или иллюзионист стратегий. Я знаю, что моя работа записывается для последующего анализа, но даже просматривая ее кадр за кадром, исследователи не раскроют трюки моей работы.
Потому что их нет.
*
Основной принцип заключается в том, что истинной невидимости не существует. Микробы невидимы невооруженным глазом, но под микроскопом....
Так и с ложью. Каждое слово — это движение, и каждое движение оставляет след перемещенных молекул. Каждый обмен между укрывателем истины и дознавателем нарушает воздушные потоки. Я этого не вижу, но я чувствую. Вот, когда я ощущаю эти потоки, чувствуя, когда давить, когда зондировать... и когда вставлять скальпель.
*
Работа разная. Иногда нужна информация. Иногда действие. И вы используете информацию, необходимую для получения информации, которая нужна.
Независимо от того, как это происходит, это всегда какая-то форма вопроса-ответа. Женщина в поворотном кресле секретаря за массивным столом из тикового дерева сидела, позировала и язвила. Она догадывалась, что идет запись, но это увеличивало только ее аудиторию, а не ее напряжение.
У нее была грубая красота. Не стройная, с достаточным перевесом, однозначно без абонемента в тренажерный зал и не клиент пластических хирургов.
Черные волосы крупными волнами, бледная кожа, которая никогда не видела солярия. Макияжа больше, чем нужно, сильные стрелки под янтарными глазами, как ядовитые слезы. Ее наряд был многозадачным: бирюзовое шерстяное платье до середины бедер, достаточно узкое, чтобы подчеркнуть фигуру, но не обтягивающее, красноватые чулки со швом, черные каблуки – не шпилька, но и не ковбойские, подошвы того же цвета, что и платье, тщательно наложенная помада, цвета высушенной крови.
Я видел достаточно видео с ней, чтобы знать, что ее лицо может меняться от выпускницы до роковой женщины, в мгновение ока, но я не знал, что она способна на полный спектр.
— Чай? — спросил я, указывая на охристый фарфоровый чайник.
— Если не Эрл Грей, — сказала она, подняв свои скульптурные брови достаточно, чтобы показать мне, что это не вопрос.
— Корень женьшеня, — ответил я, все еще ожидая. Я предполагал, что она пытается считать мой вид, но было еще слишком рано говорить. Я сомневался, что она видела много белых смокингов с черными воротничками раньше, но это не отдельная деталь — на брюках тоже была тонкая черная полоса, по шву, и рубашка была черной с белой плиссированной манишкой. Мои запонки были черными бриллиантами, но нужна лупа ювелира, чтобы понять, что они настоящие. Они сочетались с солнечным камнем в платиновой оправе кольца на изуродованном пальце правой руки.
