- Пашенька!
- Чего, мам? - спросит он, будто не понимая.
Мать подойдет, потреплет ладошкой по вихрастой голове:
- Радость ты моя, Пашенька!
Большего ему и не надо, он и этим счастлив.
И отец, тяжелый, грузный, смывая копоть и сажу, одобрительно глянет из-под насупленных бровей, побеленных ранней сединой.
- Молодец, Пашка!
Только раз, в прошлом году, осенью, крепко рассердился Андреич за принесенное младшим сыном. Вернулись отец с Андреем с завода, а на столе - громадная миска, полная яблок. Красота такая - глаза отвести трудно.
Отец глянул недобро и, скинув прожженную у кузнечного горна робу, дольше, чем всегда, возился у рукомойника. Ожидая, пока освободится умывальник, Андрей стоял рядом.
Швырнув полотенце, отец подошел к столу и спросил так, что у Пашки сразу заныло сердце:
- Откуда?!
- В монастырском саду, на Новодевичке... Там, батя, падалицы не сосчитать ско...
Но договорить не успел: отцовская ладонь так шлепнула Пашку по шее, что мальчишка откачнулся к стене. Вторым ударом отец сшиб со стола миску - красно-желтой радугой полетели яблоки к порогу.
- Еще раз принесешь краденое - выпорю так, неделю на животе спать станешь! Понял?!
Растирая по щекам слезы, Пашка бормотал:
- Ну, батя... Ты же сам сколько говорил... Купцы да заводчики, попы да монахи, они на нашей крови жируют...
- Они - пусть! - перебил отец. - Их такое кровососное дело - красть и грабить! А ты не моги! У рабочего человека и душа, и совесть завсегда чистые быть должны! Заруби на своем курносом! - ворчал отец, усаживаясь за стол.
- Не зря ты, батя, строжишься? - усмехнулся Андрей, подходя к столу. - Можно бы и согласиться с Павлухой: не украл, а свое же, у нас отнятое, взял!
В доме никто не смел перечить отцу: его слово - закон. И сейчас старый кузнец искоса, сердито глянул на первенца.
- Помолчи! Придет время, нарожает тебе Анютка твоих собственных, тогда и воспитывай как хочешь! Пока я здесь хозяин, изволь меня слушать! А не то схлопочешь, как этот паршивец! Ишь моду взяли: на Ершиновых да Михельсонов равняться!.. Эй, мать, подавай, что припасено! Поворочать нынче пришлось в лошадиную силу. Снова огромадный военный заказ Михельсоны хапанули.
Андрей на отцовскую брань смолчал, но украдкой пожал под столом Пашкино колено. Мальчишка вскинул глаза, сквозь слезы глянул на старшего. Тот подмигнул: "Не робей, малыш!" И у Пашки посветлело на душе.
Но все-таки отцовский урок запомнился, что-то было в нем такое, через что Пашка никогда больше не решался переступить.
