Послышались шаги в секретарской, потом зашуршала по ковру открываемая дверь…
Макс зашёл. Секунду смотрел на нас с трупом. Потом — как будто, наконец, рассмотрел — резко отвернулся и прикрыл ладонью глаза.
— Проходи, не стесняйся, — я ногой вытолкнула из угла стул на колёсиках.
Макс снова уставился на главврача. Потом с грустью на меня.
— Садись, Макс, давай поговорим.
— Ты думаешь, стоит?
— Стоит.
Он подошёл, сел, с брезгливым любопытством рассматривая торс главврача.
— Феноменально! У тебя уникальный дар! Чарльз Мэнсон против тебя — как овца против быка!
— Я не убивала его.
— Надеюсь. Где, интересно, голова?
Я не знала, где голова. Зато я рассмотрела в кармане у главного интересную вещь. Скальпель, явно побывавший в деле. Я достала его рукавом халата, чтобы без отпечатков. Это уже на уровне рефлекса.
Макс рассмотрел скальпель, потом вздохнул и велел положить его на стол. Полез в карман за фотоаппаратом.
— В чём дело? — он удивлённо оторвался от объектива.
Я сжимала скальпель в руках и никак не могла выпустить его. Рука не слушалась! Более того! Я испытывала горячее, невыносимо острое желание резать главврача! Всадить скальпель по самую рукоятку в это волосатое тело! И разгрызать железом ещё податливые волокна! Да! Да! Пришлось сжать зубы и отвернуться.
— Натали, что за зависания! Ты не хочешь порадовать Ингу Васильевну? Тебе надоело сниматься? Мне, скажу тебе честно, тоже это дело надоело. Я не против бросить сейчас всё, стукнуть тебя по голове факсом — таким образом избавиться от необходимости быть твоим вечным соучастником — и на воздух! Но я сдерживаю себя, работаю, чтобы был хоть какой-то смысл в этом содоме… Что ты делаешь?
Я рванула ворот рубашки главного, руки мои дрожали, сыпались какие-то пуговицы.
— Не смей глумиться над покойным!
Я только зарычала в ответ. Всё вокруг плыло и гудело колокольным эхом. Это в каждом углу комнаты стучало моё сердце. Ничего не осталось, кроме желания увидеть тело главного.
— Маньячка! — Макс робко тронул меня за плечо и тут же отшатнулся, увидев моё лицо.
На груди у главного красовался вырезанный узор. Я закрыла глаза и несколько секунд (часов?) пыталась справиться с дрожью. Потом схватила бумагу со стола главного, карандаш и судорожно, ломая грифель и зубами его выправляя, начала перерисовывать нагрудную картину.
— Вот, снимай! — я бросила своё произведение на стол.
Макс подошёл, с усталой тоской глядя на меня. Хотел что-то сказать, но только вздохнул и защёлкал вспышкой. Я сидела в это время, сжав виски, и раскачивалась в кресле.
