— Конечно, конечно, — главврач напряжённо рассматривал Макса. — Мы не знакомы?
— Так, шапочно. Было дело. Вы вряд ли меня помните. Но я вас помню хорошо. Я много думал о вас в последнее время.
Дмитрий Анатольевич с лёгким удивлением посмотрел на меня. Я пожала плечами. Мало ли что болтает этот клоун.
— Ну что же, не буду мешать, — главврач взял мою руку, аккуратно пощупал запястье. — Уже лучше… Пойду, много дел. Сегодня ко мне делегация японцев приезжает. Покажу им больницу…
— Лучше «Золотое кольцо», — вставил Макс. Я не выдержала и улыбнулась.
Главврач вежливо поулыбался, внимательно посмотрел на Макса и вышел.
Макс дождался, пока он выйдет, затем плюхнулся на кровать рядом, схватил журнал с тумбочки, полистал и ткнул меня носом в открытую страницу.
— Читай!
Передо мной была ненавистная таблица «Лучшие люди уходящего века».
— Следи за пальцем, горе моё! — Макс ногтём заскрипел по глянцевой странице вниз. «Лучшие музыканты», «Лучшие повара», «Лучшие машинисты», «Лучшие доктора»… Риммо Дмитрий Анатольевич…
— И что?
— А то, что твоё невзятое интервью только что забегало к тебе. Петровичу нужны материалы о лучших? Бери этого лучшего, пока его не споили японцы, усаживай рядом и бери интервью… И сама развеешься, и Лёве удовольствие доставишь… Позвать его?
— Не надо. А вдруг он тоже? Того…
— Помрёт? Он же доктор! Доктора не помирают. Они живут по триста лет.
Я пыталась собраться с мыслями. Почему бы и не выполнить журналистский долг. Но ведь страшно. Да и Лёва уже всё переделал наверняка, перелопатил. Теперь обратно всё возвращать на свои места?
Макс ушёл. Знаете, его предложение терапевтически себя оправдало. Теперь я уже не захлёбывалась мыслями о безумии и воспоминаниями об ужасах смерти. Теперь я мучилась сомнениями — брать интервью или нет. О чём спрашивать. Звать его в палату или самой приходить… Эти метания всё же поприятнее ночной шизофрении.
Мне даже стало легче. Я встала, побродила по палате. Поторчала в окне. Пришли медсёстры, сделали мне укол, дали таблетки… Потом принесли обед… Пришёл психолог, долго разговаривал со мной приятным голосом. Спрашивал о детстве. Ничего не объяснил, но сам факт его присутствия уже помог.
Потом пришла Лёвина мама! Когда она зашла — седая и ухоженная, я сразу же узнала её. У меня хорошая зрительная память на сфотографированные лица.
Я встала.
— Лежите, лежите, — она по-Лёвиному махнула рукой. — Вам нельзя вставать.
— Я уже нормально себя чувствую.
