— Ой, Вероника Витольдовна, голубушка! Я вам скажу не для прессы! Любовницы необходимы солидному мужчине как признание его заслуг перед миром! Кем бы я был, если бы не молоденькие наивные влюблённые девочки! Их восторженными чувствами я питаюсь, как хлебом! Говорю об этом смело, так как трижды разведён… ха-ха… Свободен и не стесняюсь своего здорового влечения!
— А вот я, Велемир Владимирович, как-то раз имела роскошный роман с мужем своей начальницы… О, сколько в этом было мучительной сладости…
Я слушала этих ненормальных и не могла понять — это что, журналистика? Так пишутся статьи? Рушник вежливо кивал и пытался своим вниманием придать смысл происходящему…
— А вот у меня, Вероника Витольдовна, был роман с женой одного моего клиента, музыканта… Говорю об этом открыто, потому что музыкант сейчас в мире ином… Девочки! Что же вы не едите конфеты? (кивает на диктофон) Уберите эту свою штуку, не включайте, мы интимничаем… Я хочу, чтобы у нас образовалась особая атмосфера, и тогда я отвечу на все ваши вопросы.
Мы ехали в редакцию уже без Рушника и Пиотровской. Они остались. Рушник — чтобы уточнить некоторые пункты предстоящей церемонии «Человек века», организованной редакцией. Пиотровская — чтобы поболтать о жизни и допить коньяк. Фотограф Метрин выпрыгнул из машины у ближайшего метро. Мы остались с Максом одни.
— Судя по всему, персонаж оказался жив? — Макс свернул с проспекта и помчался к «Макдональдсу».
— Куда? Нас в редакции ждут!
— Ничего, подождут. Пообедаешь и расскажешь, как всё прошло. Мне же интересно!
— Что это ты стал таким человечным?
— Я? — Макс удивлённо посмотрел на меня в зеркало. — Я стал человечным? Тебя обманули. Я просто жутко хочу жрать, а денег у меня нет.
Уже за столиком он протянул мне вчерашний выпуск «Вечерки», нечитанный.
«ОГОНЬ И АГОНИЯ». «Сегодня днём известный общественный деятель, победитель конкурса «Лучший Учитель» Бронислава Брониславовна Брочек была найдена сожжённой в школе в собственном кабинете». Шапка, конечно, в духе «Вечерки».
С фото в газете на мир смотрела оптимистичная дама с массивной причёской и мичуринской улыбкой. В уголке рта наметился золотой зуб. В ушах — увесистые серьги. Когда я увидела эти серьги, мне стало дурно. Подлая память немедленно подбросила картинку — чёрная груда мяса и блестящая штучка — зуб? Серёжка?
Официант принёс поднос с едой, и мне пришлось закрыть глаза и нос — очередной приступ тошноты.
Макс понял это, убрал поднос со стола, поставил его к себе на колени, а мне выдал «Колу».
