Банкир Эдуард Лабассьер построил это фантастическое сооружение для Ирен, девушки, которую он любил. Он разместил во втором снизу пузыре прислугу, а в третьем — голубей. Привел Ирен в дом весенним утром, подъехав к нему со стороны набережной Пасси в коляске, легкой как ветер. Ирен немного поворчала, когда они пересекали парк, так как нашла, что местность выглядит деревней. Но когда после последнего поворота она увидела дом, сверкающий на солнце, похожий на улыбающегося толстяка, вставшего на колени, чтобы приветствовать ее с протянутым букетом, она вскочила на ноги и закричала от радости, прижав руку к сердцу. Почувствовав под рукой корсет, она выругалась; конечно, корсет обеспечивал ей талию ребенка, но при этом заставлял желудок подниматься кверху, почти до груди, а живот выпячивался назад, увеличивая ягодицы. Это орудие пытки обладало единственным преимуществом: когда она раздевалась, то процедура превращалась в фантастическое наслаждение. Ее тело, освободившееся от корсета за несколько секунд, расслаблялось, все органы занимали положенное им место, кровь приливала к коже вплоть до самых тайных уголков. Охваченная свободой, девушка вздыхала от счастья, чувствуя себя цветком, раскрывающимся навстречу наслаждению.
Ирен потребовала, чтобы ей позволили войти в дом без сопровождающих. Оставшийся снаружи Эдуард Лабассьер долго слушал ее восклицания, полные восторженного удивления.
Всю среднюю часть нижней сферы занимал круглый салон. В нем, в трех каминах, пылал огонь. Белоснежная мраморная лестница начиналась в центре холла и, описав несколько витков в пространстве, скрывалась в потолке.
Тяжелые бархатные шторы персикового цвета, перетянутые в талии, словно девушки, закрывали пять окон, превращая грубый дневной свет в интимный полумрак. Повсюду были расставлены диваны, диванчики, низкие столики, синие вазы с большими букетами цветов, небрежно разбросаны ковры и подушки. Бронзовая нимфа с высокой прической грациозно поднимала кувшин, из которого стеклянные струи вытекали в яшмовый бассейн. Рядом с нимфой находилось обтянутое венецианским бархатом кресло из красного дерева, обрамленное низкой решеткой из позолоченного металла. Ирен открыла решетку кончиком своего зонтика, уселась в кресло и нажала на кнопку. Дом глубоко вздохнул; кресло, нимфа и решетка начали медленно подниматься, унося с собой Ирен. Это был лифт последней, наиболее совершенной модели.
Ирен, охваченная безумной радостью, закричала:
