Дмитрий Мамстрюкович знает, о чем говорит. Именно он был до последнего времени смоленским воеводой, и укреплялся город под его руководством.
– А если Владислав обойдет город стороной да и двинется прямиком на Москву?
Черкасский на минуту задумывается, а потом, решительно взмахнув рукой, говорит, как рубит:
– Нет, все лучшие ляшские войска Ригу осаждают, не хватит у них сил и там и сям воевать!
Остальные бояре лишь трясут бородами, соглашаясь с прославленным полководцем. К тому же он самый знатный из них всех и потому имеет право первым держать голос. Если бы говорить начал Вельяминов, то косоротились бы, а так все нормально. Кстати, а где Никиту нечистый носит?
– Ты, князь Дмитрий Мамстрюкович, все верно говоришь, – поднимается со своей лавки Иван Никитич Романов, – а только как быть, если с королевичем запорожцы пойдут?
Вопрос больной. Именно казаки были главной силой многочисленных самозванцев во время Смуты, и если они в очередной раз поднимутся, то поляки получат тысяч двадцать искушенных в боях и грабежах воинов. С таким воинством королевич запросто сможет блокировать Смоленск и двинуться на Москву. Взять-то он ее вряд ли сможет, я все это время зря не сидел, но разорения нанесет столько, что и представить себе трудно. А ведь земля только-только отходить начала после Смутного времени…
– Государь, – встал еще один боярин, князь Данило Мезецкий, – казаки запорожские, конечно, та еще сарынь[6], и вреда от них много было, да и еще будет, но только мы им немало острастки задали, и не пойдут они на сей раз. Как говорят у них на Сечи – с Иваном Мекленбургским воевать дураков нет!
– Это тебе сам Сагайдачный сказал? – нейтральным голосом интересуюсь у попытавшегося польстить мне князя.
– И не только он, – не смущается боярин, ездивший с дипломатической миссией в те края, – а и другие атаманы. Яшка Бородавка, к примеру.
– Не гневайся, государь; и ты, князь Данило, – невесть откуда появляется наконец Никита Вельяминов, – да только нет у меня веры воровским казакам. Пообещают им добычу знатную – и эти христопродавцы не то что под знамена католиков, а под бунчуки султана турецкого станут.
– Это верно, – сокрушенно вздыхает Мезецкий, – да только откуда у нас добыча? Разорены мы, босы и наги.
От одетого в богатую ферязь боярина это заявление звучит немного комично, но в главном он прав. Все что казаки могли на Руси украсть, уже украли.
– Ладно, бояре, – подытоживаю я, – раз ни у кого больше никаких мыслей нет, то расходитесь. Но вы все же обдумайте, авось чего-либо надумаете.
