Эта планета была до скуки стандартная. Уровень подобия с Землёй близок к единице, что означало практически полное тождество биосферы, силы тяжести, геологии, атмосферы. Охвостяне – это почти копия землян. История, наука и культура – всё тоже несколько искажённое, но вполне узнаваемое земное. Даже слова и обозначения схожие. Типичный мир-зеркало третьей группы.
Недельный бросок через К-мерность – и вот мы на орбите Охвостии. Самый трудный этап любого дела – это начало. Видишь незнакомый проблемный мир, а как в нём действовать, как его понять – только тёмным бесам из чёрных дыр ведомо! Ощущаешь себя никчёмным неудачником, который обязательно завалит порученное дело. Таких не берут в дипломаты.
Начали работу с самого простого. В рубке звездолёта, задав режим обсерватории, когда кажется, что витаешь сам по себе в открытом космосе, мы тупо пялились на проплывающую под нами поверхность – на два материка, архипелаги островов и океаны, занимающие три четверти планеты.
Неожиданно Абдулкарим, сидящий в позе Лотоса на гравитационной подушке, потребовал увеличить детали местности.
Изображение в рубке стало расползаться. Магистр торговли указал пальцем:
– Это что же такое-е?!
Поля и леса рассекала бескрайняя извилистая линия.
– Данное строение является стеной, – проинформировал Системный искусственный интеллект корабля. – Её высота колеблется в диапазоне от одного до пятнадцати метров. Толщина – от десяти сантиметров до двадцати метров. Сооружение носит глобальный характер и охватывает Большой Материк.
– Но зачем это, о, Аллах, всемилостивейший и всепрощающий?! – удивился Абдулкарим.
– Позволю заметить, что стена точно коррелирует с границами как между развитыми государствами планеты, так и политическими и экономическими союзами, – выдал корабельный ИИ.
– Они что, огородились друг от друга? – не понял я.
– Ну как зона, в натуре – с вышками и собаками! – как ребёнок обрадовался Абдулкарим.
Он у нас известный коллекционер раритетных букинистических изданий – так называемых криминальных романов эпохи Российской Большой Смуты и Великого Позора, то есть конца двадцатого века. С пожелтевших страниц он черпал и мудрость предков, и заковыристые речевые обороты, большинство из которых я понимал с превеликим трудом. К его чудачествам я давно привык и даже начинал понимать, чем отличается правильная братва от отморозков, а налёт от залёта.
– Что такое зона в твоей ситуативной интерпретации? – полюбопытствовал я.
