На пирсе парочка – мужчина и женщина; они отошли не слишком далеко от берега, чтобы их не снесло в воду, и все же достаточно далеко, чтобы насладиться свежим воздухом. Они держатся за руки – не дают друг другу упасть на сильном ветру. Парочка любуется штормовым озером и апокалипсическим небом. Потом они разворачиваются и бредут к машине, оставленной на парковке. Мне уходить некуда. Я стою на месте и размышляю о том о сем. И только после того, как их черная машина покидает парковку и устремляется прочь из городка, я вижу ее. Она сидит совершенно одна на детской площадке, на качелях, и возит ногами по песку. Руками она вцепилась в цепи, но отталкивается не сильно – качели вместо нее раскачивает ветер. Она качается размеренно, если вообще качается; просто отклоняется туда-сюда, рассеянно и лениво, а сама думает о чем-то своем.
Перл.
Она в пальто; и шапочка тоже на ней. Руки без перчаток; мне кажется, что они замерзли. Шея обмотана шарфом, хотя ветер поднимает его концы и дергает то туда, то сюда. Начался дождь – пока он лишь слегка моросит. Похоже, Перл ничего не замечает, как будто водонепроницаемая. А может, она любит дождь. Вода попадает мне в глаза; я весь пропитываюсь ею. Терпеть не могу дождь. Мне лучше поспешить домой; более того, я должен спешить домой. Поскорее убежать отсюда.
Но я никуда не бегу. Наоборот, я иду под крышу, на летнюю площадку для пикников, где стоят деревянные столы. Самое главное, там есть навес. Сажусь на деревянную столешницу в полусотне шагов от того места, где сидит Перл. Она меня не видит.
Зато я вижу ее.
Я дочитываю письмо до конца, и в голове у меня возникает одна простая, но назойливая мысль: кто это «Любовь моя»? Надо спросить об этом Эстер, очень надо. Последняя строчка словно кричит, снова и снова повторяя: «…вы меня тогда видели? Вы нарочно хотели меня разозлить?»
Мне хочется спросить у Эстер: «Кто это – „вы“?»
Я выхожу в гостиную проверить, не вернулась ли она – может, вошла тихонько, пока я была в ее комнате. Я почти ожидаю увидеть ее на розовом диване – она в моих мыслях сидит по-турецки, как обычно, когда читает малышам в книжном магазине. Я представляю, как спрашиваю Эстер, протягивая ей письмо: «Кто это – „Любовь моя“?» В моих мыслях она сокрушенно смотрит на меня, когда я допытываюсь: «Кто он?»
В голове всплывают строчки из письма: «А может быть, все придумала она и нарочно оставила свет включенным, чтобы я все видела. В конце концов, она ведь победила!»
