— Почему? — невозмутимо осведомился он.
— Старший из монахов носил на указательном пальце необычное серебряное кольцо. Знаете, с таким большим изумрудом! Я его заметил, когда помогал их обыскивать!
Найланд Смит вскинул руку, высвободив кисть из широкого рукава, и я увидел, как на его указательном пальце ярко вспыхнул в лунном свете огромный изумруд.
— Полагаете, это что-то вроде удостоверения личности? — с тем же спокойствием поинтересовался он. — Мне тоже так показалось.
Мы пересекли двор, вошли в открытую дверь и оказались в прихожей, освещенной единственной латунной лампой, висящей на цепях. Здесь были еще две двери — направо и налево, — но обе запертые.
На диване сидел очень старый китаец в маленькой шапочке, украшенной шариком кораллового цвета. Очки в толстой черепаховой оправе делали его похожим на сову. Высохшее тело было окутано бесформенным одеянием, отороченным каймой, прозрачные руки покойно лежали на коленях. На указательном пальце я увидел точно такой же перстень, какой Найланд Смит снял с тибетского монаха. Рядом, на диване, лежала серебряная табакерка.
— Си Фан! — произнес он высоким, пронзительным голосом, едва мы вошли.
Нам вновь пришлось пройти через ту же процедуру взаимных приветствий. Потом китаец быстро спросил о чем-то моего компаньона — судя по всему, по-китайски — и протянул правую руку.
Найланд Смит наклонился, бережно взял его истощенную длань и изумрудом, сверкавшим на указательном пальце, прикоснулся к своим бровям, губам и груди.
Вновь высокий, свистящий голос что-то проговорил, и Смит протянул свою руку. Ритуал повторился, только на сей раз его проделал наш необычный хозяин. Я понял, что мы допущены. Меня, по всей видимости, приняли в качестве свиты моего выдающегося соотечественника.
Подняв молоток, старик ударил в маленький гонг, стоявший позади него. Ударил дважды. Правая дверь тотчас открылась.
Китаец вежливо склонил голову, мы ответили тем же и — Смит впереди, я за ним — проследовали в открытую дверь. Переступив порог, Смит подождал меня и тут же склонился к моему уху.
— Мандарин Ки Минг! — услышал я его шепот. — Дай-то Бог, чтобы он меня не узнал!
Мы оказались в большой комнате, обставленной получше, чем прихожая. В дальнем углу три устланных ковром ступени вели к очень красивым двойным дверям, покрытым прекрасной резьбой и украшенным полудрагоценными камнями в традиционном арабском стиле. Комната освещалась чем-то вроде люстры, свисающей из центра потолка; я насчитал в ней семь ламп. Вдоль стен стояли диваны; между окнами — кстати, очень красивой формы — были вырублены две глубокие ниши.
