Их мало затронул прогресс последних веков, если не считать морского компаса, чья намагниченная стрелка всегда поворачивала свое синее острие на север, что было для них последним доказательством тайны высоких широт.
В день, когда мечта двинулась, как новый Мессия, по водам Средиземного моря, когда сети принесли лишь рыбу, отравленную глубоководным кораллом, когда Ломбардия не прислала ни зерна, ни муки на скудные земли юга, они подняли паруса, воспользовавшись береговым ветром.
Их флотилия вздыбила море своими жесткими крыльями, потом одно за одним их суденышки растворились в бурях Атлантики. Гасконский залив ощипал флотилию, выпустив жалкие ее остатки из гранитных зубов северной Бретани. Часть деревянных корабликов были проданы немецким и датским торговцам деревом. Одно суденышко умерло в мечте, столкнувшись с айсбергом, сверкавшем на солнце вблизи Лафотенских островов.
Север украсил могилы этих судов, нежно назвав их «Суда мечты», и если грубые немцы смеются над ними, то меня они увлекли в мечту, которая влекла моряков до самого их конца.
Может быть, и потому, что Анита их дочь.
* * *
Она прибыла оттуда, крошкой на руках матери, на тартане без половины парусов. Суденышко продали. Мать умерла; ее маленькие сестры тоже. Отец, ушедший на американском паруснике, так и не вернулся, впрочем, как и сам парусник. Анита осталась одна, но ее мечта, которая привела суденышко к причалам из замшелого дерева, не покинула ее: она верит в северную фортуну и жадно хочет ее достичь, я бы сказал, даже с какой-то ненавистью.
В Тампельгофе, в лучах белого света, она танцует, она поет, она разбрасывает красные цветы, которые кровавым дождем падают на нее или сгорают в пламени фонарей.
Затем она обходит публику, протягивая вместо шапки раковину розового перламутра. В нее бросают монеты, даже золотые, и в этот момент ее взгляд становится мягче, когда она на секунду дарит ласку щедрому человеку.
Я давал золото, золото, а я ведь скромный преподаватель французской грамматики в гимназии. Я платил за взгляд Аниты.
Короткие заметки
Я продал своего Вольтера. Я иногда читал своим ученикам отрывки из его переписки с королем Пруссии. Это доставляло удовольствие директору гимназии.
Я должен за два месяца фрау Хольс за проживание в пансионе, она постоянно повторяет, что она бедна…
Эконом заведения, у которого я попросил очередной аванс в счет будущей зарплаты, с неловкостью ответил, что ему затруднительно это сделать, что регламент гимназии запрещает… Я не стал его слушать. Мой коллега Зейферт сухо отказался одолжить мне несколько талеров.
