— Вас?.. Несколько?.. Несколько — это сколько? — одновременно послышалось со всех сторон.
— Я буду репетировать с вами столько, сколько будет отсутствовать Вадим Петрович.
— То есть вечно! — гнусным загробным голосом прошептала Наталья за моей спиной.
— А где, собственно, Вадим Петрович? — поинтересовался импозантный брюнет лет пятидесяти, в модной молодежной толстовке.
— Он на похоронах.
Только теперь до меня дошел весь мрачный подтекст фразы. Естественно, Каюмова и тут не смогла смолчать, ехидным шепотом переиначив знаменитую цитату из «Гамлета» про Полония и червячий ужин:
— Не там, где он хоронит, а где его хоронят.
На меня повеяло ледяным кладбищенским холодом, зато народ облегченно и как-то понимающе вздохнул.
— Ну, значит, репетиции три-четыре! — подвела итог шатенка в красном свитере. — Тогда давайте работать!..
И мы стали работать. Я, решив не пользоваться псевдонимом, представилась Мартыновой Евгенией Игоревной. Шатенка оказалась той самой распутной Аладенской. Плешивого молодого человека звали Костей Черепановым, а импозантного брюнета — Ярославом. Народ с характерной театральной ленцой, но дисциплинированно расставил стулья в нужном порядке, вытащил на сцену длинный стол и зачем-то бутафорскую дверь с огромным черным засовом.
Все уселись за стол. Ярослав, занимающий место «во главе», дежурно обнял Аладенскую. Косоглазый Костя Черепанов сиротливо притулился на углу, как девица, не планирующая в ближайшие семь лет выходить замуж.
Мои ладони второй раз в жизни вспотели от волнения, а пальцы судорожно затеребили текст.
— С чего начинать, Евгения Игоревна? — прокричала со сцены Каюмова, подпирающая дверь. — С того, на чем Вадим Петрович закончил?
— Да-да, конечно, — суетливо согласилась я. И тут же Костя, уставившись на Аладенскую, истошно завопил:
Мне кажется? Нет, есть. Я не хочу Того, что кажется. Ни плащ мой темный, Ни эти мрачные одежды, мать…
За воротник своих «одежд» он подергал с какой-то уркаганской яростью.
Излишне говорить, что и «мать» прозвучало отнюдь не как обращение к почтенной матушке.
…Ни бурный стон стесненного дыханья,
И все обличья, виды, знаки скорби…
При этом Черепанов интенсивно строил рожи, вероятно, намереваясь затмить Джима Керри.
…Не выразят меня: в них только то,
Что кажется и может быть игрою.
То, что во мне, правдивей, чем игра…
Тут Костя многозначительно оттопырил полу пиджака, и даже я, не искушенная в детективах и экшнах, поняла, что он как бы демонстрирует спрятанный под мышкой пистолет.
