Пьеса для обреченных | страница 38



— Почему?

— Потому. Потому что мы «Гамлета» сейчас репетируем. А через три дня к нам по этому поводу целая делегация от Комитета культуры приходит. Вместе с телевидением. Снимать будут, до чего наш замечательный Вадим Петрович доэкспериментировался в своей «творческой лаборатории». Так что, если режиссера не окажется на месте, его и с «похорон», и с луны выдернут. А не найдя ни там, ни там, уж точно позвонят в ментовку… Вот, блин, невезуха! Раз в жизни он кому-то понадобился, и сразу в такой неподходящий момент.

— И что же теперь делать? — растерянно спросила я. Времени на поиски Ольги оставалось в этом случае действительно катастрофически мало, хотя идейка, как ее искать, у меня уже была…

— А я знаю? — Каюмова снова вытащила из кармана своей обвислой кофты пачку «Честерфилда». — Почему, вообще, я должна все знать за тебя? Ты же у нас умная, крутая, мужиков вокруг пальца обводишь на «раз-два»! Ты же приехала Москву покорять! Вот и придумай что-нибудь, пошевели мозгами!.. Из-за тебя я еще со своей машиной вляпалась — черт дернул Помогать…

И тут обида, внезапная и острая, как зубная боль, пронзила меня от затылка до самых пяток. Я не понимала толком, на кого злюсь: на Наталью ли, которая сначала сама предложила помочь, а потом заныла, на Пашкова ли, из-за которого все и случилось, а вероятно, и на саму себя, растерянную и перепуганную, как глупая курица? Зато мне было совершенно ясно, что дальше так продолжаться не может. И не может дальше какая-то «хворая лабораторная мышь» тыкать меня носом в мою собственную беспомощность.

— Все! Не плачь! — Мои губы сами собой сложились в кривую усмешку. — Выкрутимся. А с «Гамлетом» поступим так… Я скажу, что заканчивала режиссерские курсы и Вадим Петрович на время своего отсутствия попросил меня провести несколько рабочих репетиций.

На каюмовском лице прорисовались одновременно и одобрение и удивление.

— А хорошо, кстати! — Она покачала головой. — Очень даже недурственно!..

Вот видишь! Соображаешь же, когда хочешь!..

Несчастного мертвого Вадима Петровича, заботливо обутого в тапки с зайцами, мы оставили в ванной. На лестничную площадку вышли на цыпочках и на первый этаж спустились, стараясь даже не дышать. А уже на улице, глядя на небо, слегка розовеющее на востоке, я задумчиво проговорила:

— Вот так. Был человек — и нет человека. Хороший он там или плохой — все равно жалко…

— А мне не жалко! — Наталья стянула со своих светлых волос резинку и тряхнула головой. — Вот кем хочешь меня считай, но не жалко!.. Помню, когда мы два года назад «Валюшу» вампиловскую ставили, я ему сказала: «Дайте мне, Вадим Петрович, Валюшу попробовать! Ну, чувствую я ее, и как играть — знаю!» А он мне знаешь что ответил? «С твоей, — говорит, — фактурой только пожилых новогодних зайчиков изображать. Или шлюх дистрофичных. А это — Валюша! Это — свет и чистота!» Аладенская наша у него «свет и чистоту» играла!