Сумки стояли на виду в прихожей. Зойка любила, курсируя по квартире, между прочим пнуть тяжелые баулы ногой. Большие деньги, спокойно сваленные в углу, возбуждали ее, в серых глазах появлялось темное беспокойство, оно пьянило, молодая женщина расцветала. Она очень похудела, слетели все лишние килограммы, с узких бедер сваливались джинсы, на лице выпирали высокие скулы, к тридцати годам Зойка все еще напоминала девочку-подростка, тонкая шея, хрупкие ключицы, маленькая грудь, она никогда не носила лифчик, на голове по-боевому дрожал собранный вверх хвост густых каштановых волос.
Жизнь в первой половине 90-х напоминала лихорадку: деньги потекли к ним рекой, компаньоны мало спали, много работали, пили, как матросы на берегу, но водка не гасила внутренний огонь молодых желаний, азарта и приключений. К ночи Зойка и Серж валились смертельно усталыми на кровать, мгновенно засыпали. Наутро вставали свежими, полными сил, готовыми ввязаться в любую авантюру.
«Жить будем потом, потом. а сейчас главное — капитал», — думал Серж, засыпая под теплой ладонью преданной подружки.
Зойка не менялась. Одна ее старая привычка прикипела намертво — прикупать после удачных операций в ювелирных магазинах дамские безделушки — колечки с чистыми как слеза бриллиантами.
— На черный день. — горячо шептала она ему на ухо, покусывая мочку острыми зубками.
— Ты опять за свое, черный день бывает у лохов, — грубо перебил Серж, притягивая ее к себе за длинный хвост, руки ее податливо раскрылись, принимая в объятия его сильное тело.
Безделушки она не носила. Золотые колечки с камешками мешали, пальцы рук чувствовали скованность, от острых камешков рвались тонкие колготки, когда натягивала прозрачную лайкру на длинные ноги. Равнодушно пришивала золотые колечки на видавшую виды вязаную шапку, та открыто валялась на одном месте — перед зеркалом на комоде, обманчиво поблескивала, отливаясь богатством синих искр.
— Почти стразы, стекляшки, каждый так и подумает. Моя шапочка Мономаха, — часто повторяла, чему-то таинственно улыбаясь, недоговаривала, но про себя думала: «.в любой экстренной ситуации все мое — со мной, цап-царап».
Съемная квартира, чужая мебель, даже скрип половицы у балконной двери — раздражали. Все чисто, пусто, не обжито, как в гостинице, от чужих углов тоскливо ныло в груди. Серж во сне скрипел зубами, нервно крутился на смятых простынях, словно кто-то за ним гонится, душит, стонал и громко матерится. В жизни редко ругался матом, в глубоком сне бессознательно отплывал от далеких берегов, был слаб и беззащитен. Среди ночи мог встать, под голубыми веками глаза вдруг странно застывали, с полузакрытыми стеклянными глазами подходил к окну, что-то несвязно бормотал. Наутро ничего не помнил.
