Но я его сильно любила и долго, все лето.
А еще, я коллекционировала всякие крутые диски. Рэпчик и арэнбэ, в основном. Ну там Тупачок, Алияях, фити сент, джа рул, у меня был вагон и три тележки дисков с ниггерским музоном. Я собирала свои диски, целовала, тряпочкой протирала, каждый день смотрела на них, любовалась коллекцией, боялась лишний раз слушать, чтоб не вытаскивать и случайно не поцарапать. Выносила коллекцию во двор и понтовалась.
Короче, я же говорила, что я не из тех, кто любит тайно и вздыхает, и страдает, и «ой, че делать». Я влюблюсь — я тут же подкатываю. Я попросила пацанчика со двора передать Азёме типа: «Мада в тя втюрилась», и у нас началось общение, подкатинг, по-домашнему общение. Помните домашний телефон? Раньше по нему общались люди. Кстати, мне было 12, ему — 18, но какая разница?
Потом я ему показала свою коллекцию как дорогому человеку. И он такой: «Если ты мне подаришь, мы с тобой займемся сексом».
В 12 лет люди, наверное, отреагировали (бы) типа: «Фу!!! Секс??? Мне 12!», но не я, я спросила: «Честно? Я согласна!». Чем я думала, не знаю.
Знаете, мне кажется, мое поколение, которое на черной музыке выросло и чей любимый клип: Нэлли «Хот ин хир», у тех слишком раннее половое созревание, поэтому шпех в 12 — ок.
Мы с ним наметили встречу, он сказал, что все случится, надо просто подождать, пока родителей на хате не будет.
Я за это время заставила, вцепилась в глотку насмерть маме и выпросила, чтобы она мне трубы штаны купила для моей первой ночи. Про первую ночь я, конечно, не упомянула. Мы пошли на базар и купили эти трубы чертовы. Правда, они должны быть супер свободными и широкими, но на мне они смотрелись как клеши мразные, потому что на пузе туго, а внизу широко. Похуй, купили. Я у старшей сестры спиздила кружевные трусы. Короче, я кангретно подготовилась и ждала звонка.
Позвонил, сказал: «Приходи». Я беру рюкзак с коллекцией и бегу к единственному, нежному, по полю бегу снежному, в кружевных трусах и клешах. Звоню в дверь, он открывает не до конца. Говорит: «Че? Принесла?». Я без всяких протягиваю ему рюкзак и он такой: «Бля, толстая, ты че ниче не поняла?», ржет: «Вот ты лошара! Ниче не будет!». Я сдерживаю слезы, и сквозь это унижение тянусь к нему и говорю: «Азёма, хотя бы поцелуй меня!». Он выдает: «Бля, от тебя мантами воняет!». Все, дверь закрылась.
Я плакала, я впервые в жизни по-женски обиделась. Шла домой в кружевных трусах и с разбитым сердцем и думала: «Осталась целкой, но осталась без коллекции, которую я столько лет собирала». Остановилась, вошла в кулинарку, взяла беляшей, потом догналась сосиской в тесте.
