Мысли о дочери отошли. Тихо. Воздух свежий. Его еще не успели запылить машины и телеги. Утро виделось Моторину крепкой, здоровой дивчиной. Просыпалась дивчина-утро, медленно вставала, томно потягивалась, ласково оглаживала себя и шла не спеша, распустив светлые волосы, шла навстречу солнцу, жмурилась от его яркости, заслоняясь рукой, улыбалась, нехотя расставаясь с сонливостью. Милое такое это погожее утро-дивчина и до удивительности похоже на Анисью в молодости…
Есть еще бодрость в Никите! Есть еще в нем силушка!
Моторин потянулся, подрагивая ноздрями, потушил окурок, но в траву его не бросил, отнес в кадушку с водой.
В палисаднике копались разноцветные куры — одни, без петуха. Несколько дней назад Петька околел. И с чего ему подеялось? Пес его знает. На соседских петухов плохая надежда — не несутся куры как следует. Ходят, копаются, а про ухажера ни гу-гу. Лишнего петуха в Оторвановке не скоро найдешь. Батюня обещал достать, но теперь что-то помалкивает. Нахвалился, наверно, по пьянке и забыл.
Моторин подошел ближе к курам и, намереваясь прогнать их за ограду соседа, где важно расхаживал рыжий петух, тихонько прошипел:
— Кишь. Кишь отсюда. Вон какой красавец ходит а вы зеваете…
На дороге загромыхала телега.
Никита выглянул из палисадника и увидел молоковоза Батюню. За телегой бежала детвора. Молоковоз пугнул ее кнутом, и она отстала. „Кажись, ко мне поворачивает“, — подумал Моторин и прошел на крыльцо, сел на скамейку.
— Тпрру-у! — Батюня слез с телеги, привязал лошадь к крыльцу и зашуршал соломой, стаскивая обвязанную тряпкой корзину. — Я к брательнику в Глазовку — шасть! У него три кочета. Я — хоп одного с собой! Вот и женишок твоим курам… Созывай их быстрей на свидание.
Батюня развязал на корзине тряпку, вытащил белого петуха, распутал ему ноги и кинул в палисадник.
— Женихайся!
Тот отбежал подальше, похлопал крыльями, кукарекнул и пустился наперерез вышедшей из-за дома курице.
— Каков шельмец! — обрадовался Никита. — Этот свое не упустит. Сорвиголова! Сколько я тебе должен за него?
— Пустяки! — махнул рукой Батюня. — Вечером у бабки Апроськи дернем за мир во всем мире — и квиты!
Рыжий петух подбежал к белому, нахохлился, пригнулся и стал усиленно клевать траву. Белый тоже пригнулся, начал долбить клювом землю. Потом они одновременно подняли головы, подпрыгнули, стукнулись в воздухе друг о друга — полетели перья.
— Кши, черти! Кши! — разогнал Никита драчунов.
Батюня уехал.
