– Давно бы так! А то ходют…
– Тебя тут только и не хватало!
…Провал, затемнение – все же болен еще и слаб. Нервами. Смятение в душе, неустройство и срамцы эти еще на рожон лезут…
Вспомнив про сетку, Леонид вышел на лестницу. Сетка висела на месте. Перегнувшись, заглянул вниз. Под батареей темнела лужа воды, может, и крови, блестело что-то, догадался – нож. Спустился, подобрал тупой, под кинжал излаженный тесак, которым бабушка или кто еще из старших родичей урки щепали лучину, рубили проволоку, – настоящий финарь урка не успел еще выточить или тайком купить.
Возвратившись в квартиру, нашел заделье – позвонил в железнодорожное отделение милиции. Дежурил Федя Лебеда, сокурсник по училищу и напарник по работе, бывшей работе.
– Федя, я тут дрался. Одному герою башку об батарею расколол. Если чё, не искали чтоб. Злодей – я.
– Ты с ума сошел.
– Их надо было побить, Федя.
– Надо… надо… Как не надо? Да за них, за поганцев, затаскают.
Сошнин повесил трубку. Посмотрел на руки. Руки все еще дрожали. Казанки сбиты. Стал мыть руки под краном и ровно бы задремал над раковиной. Чувство усталой, безысходной тоски навалилось на него – с ним всегда так, с детства: при обиде, несправедливости, после вспышки ярости, душевного потрясения – не боль, не возмущение, а пронзительная, все подавляющая тоска овладевала им. Все же по природе своей он мямля да еще бабами воспитанный. Ему бы не в милиции трудиться, а, как матери и тетке, в конторе сидеть, квитанции подшивать и накладные выписывать, если уж в милиции, то на месте дяди Паши – территорию мести.
А кто рожден для милиции, для воинского дела? Не будь зла в миру и людей, его производящих, ни те, ни другие не понадобились бы. Веки вечные вся милиция, полиция, таможенники и прочая, прочая существуют человеческим недоразумением. По здравому разуму уже давно на земле не должно быть ни оружия, ни военных людей, ни насилия. Наличие их уже просто опасно для жизни, лишено всякого здравого смысла. А между тем чудовищное оружие достигло катастрофического количества и военная людь во всем мире не убывает, а прибывает, но ведь предназначение и тех, что надели военную форму, военный мундир, было, как и у всех людей, – рожать, пахать, сеять, жать, создавать. Однако выродок ворует, убивает, мухлюет, и против зла поворачивается сила, которую доброй тоже не назовешь, потому как добрая сила – только созидающая, творящая. Та, что не сеет и не жнет, но тоже хлебушек жует, да еще и с маслом, да еще и преступников кормит, охраняет, чтоб их не украли, да еще и книжечки пишет, давно потеряла право называться силой созидательной, как и культура, ее обслуживающая. Сколько книг, фильмов, пьес о преступниках, о борьбе с преступностью, о гулящих бабах и мужиках, злачных местах, тюрьмах, каторгах, дерзких побегах, ловких убийствах… Есть, правда, книга с пророческим названием: «Преступление и наказание». Преступление против мира и добра совершается давно, наказание уже не за горами, никакой милиции его не упредить, всем атомщикам руки не скрутить, в кутузку не пересадить, всех злодеев «не переброешь!». Их много, и они сила, хорошо защищенная. Беззаконие и закон для некоторых мудрецов размыли дамбу, воссоединились и хлынули единой волной на ошеломленных людей, растерянно и обреченно ждущих своей участи.
