— Эх ты, мудрый мой цыган, — сказал отец. — Как же это ты подкачал? Ну ничего, теперь всё будет хорошо. Порядок!
Я хотел сразу же подняться, но не смог: так болело всё тело, даже спина. Отец придержал меня за плечи и велел лежать тихо, не двигаться.
— Где я? И почему мне нельзя двигаться?
— Ты в больнице, Славик, — объяснила Маруся. — Тебе сделали операцию.
Вот тогда я испугался и закричал, вернее, зашептал:
— Какую операцию? Когда? Я же ничего не слышал…
— Потому что ты потерял сознание, и тебя увезла с Весёлого «скорая помощь». А потом тебе дали наркоз… усыпили, чтобы не болело, когда будут делать операцию. У тебя был аппендицит, да ещё какой… А мы-то ничего не знали… Хорошо, что так обошлось.
Отец наклонился ко мне ещё ближе и коснулся щекой моего лица. У него была колючая щека — небритая, и глаза какие-то подозрительно красные… Неужели и он плакал, как Маруся? Мой отец?
Хоть его щека и кололась, мне было приятно, что отец прижался ко мне. Даже вроде меньше стало болеть.
— Вы от меня не уйдёте? — спросил я. — Не хочу лежать здесь один. Заберите меня отсюда!
— Сейчас к тебе придёт Леокадия Андреевна. А взять тебя отсюда нельзя, надо сначала поправиться. Доктор не позволит забрать тебя.
— А вы? Вы уйдёте от меня?
Отец помолчал, а потом сказал:
— Ярослав, давай потолкуем, как взрослые люди. Ну хорошо, мы останемся сидеть с тобой, а кто будет работать на экскаваторе? Ты разве хочешь, чтобы работа стала?
Я не хотел, чтобы работа стала, но и не хотел оставаться в больнице без отца, без Маруси. Я не знал, как быть, на что решиться. Я изо всех сил сдерживался, чтобы не заплакать.
— Ну ладно, как ты скажешь, так и будет. Решай — бросить нам работу или нет. Подумай хорошенько, Ярослав, прошу тебя.
Мне не хотелось думать, мне плакать хотелось.
— Что ж, — вздохнул отец, — придётся сказать Ивану Ивановичу, что мы больше не будем работать. Пусть ищет других экскаваторщиков.
— Не надо искать других, — сказал я и пустил-таки слезу, не выдержал. — Разве другие управятся с Последним Могиканом? Они же его сразу угробят. Нельзя вам бросать работу. А я поправлюсь. Я изо всех сил буду поправляться.
— Порядок! Я знал, что мой сын решит только так. Правильно, мудрый мой цыган!
Отец ещё крепче прижался ко мне щекой, а потом поднял голову и гордо сказал Марусе:
— Ну, что скажешь, Марусь? Видишь, какой у нас Ярослав?
— Вижу, — ответила Маруся. Она уже не плакала, а смеялась — радовалась, что я такой. — Я всегда знала, что наш Славка настоящий мужчина!
