Марианна подняла голову, но смогла увидеть только чьи-то колени, покрытые белой туникой. Потому, что этот «кто-то» был невероятно высоченного роста и сидел на таком же внушительного вида троне. Он наклонился к ней, щекоча её лицо своей пышной белой бородой, рукой коснулся её волос. Его глаза были такого небесного цвета, который редко удаётся видеть, даже в хорошую ясную погоду на небе Земли. Они излучали свет. Свет добра. И от него самого шло излучение добра. Не того повседневного добра, которое существует наравне со злом в нашем мире. Всеобъемлющее добро и любовь исходило от него и струилось из его глаз.
– Зачем вы её привели ко мне? – он строго, но с улыбкой спросил провожатых, – ей ещё рано. Отведите её обратно!
– Спасибо! – Марианна согнулась в поклоне.
Человек с бородой посмотрел на неё, прищурив глаза и улыбаясь, поманил к себе пальцем. Наклонившись к ней, он тихо сказал: – Возвращайся, но запомни сама, – он что-то сказал ей совсем тихо, потом громче добавил, – запомни это и есть истина, запомнила? И передай это всем остальным. Не забудь передать, слышишь? Всем передай то, что я тебе сказал!
Марианна летела назад, ведомая всё теми же провожатыми к Земле и постоянно повторяла про себя сказанное им.
– Как он прав, это же так просто жить так, как он сказал! Какие мы все люди глупые. Зачем, почему мы так живём? Нет, я вернусь и всем, всем, расскажу, всем передам его слова.
Марианне казалось, что то, что он сказал ей, это так просто, поэтому «Это» забыть невозможно.
– Если мы все будем так жить, как он сказал, то счастье будет повсеместно.
И это реально, потому, что по-другому жить нельзя! Потому, что его слова – это и есть сама истина. Как всё просто! Мама, папа, я вернулась! Я не умерла! Я никогда не умру!
***
– Семён Давидович, пошёл импульс! – послышался крик медсестры Аллы Никитичны, выбежавшей из операционной.
– Что за ерунда? Какой импульс? Этого не может быть! Включайте аппарат! – врач вбежал в операционную, – молодец девочка, вернулась, какая же ты молодчина!
– Что, что он мне сказал? Я забыла, что он просил передать, – это было первое, что прошептала Марианна, восторженно смотревшему на неё хирургу.
– Всё хорошо, всё хорошо, девочка. Молчи, потом вспомнишь, теперь у тебя вся жизнь впереди, – говорил Семён, крепко сжимая маленькую ладошку Марианны, – после сильнейшего наркоза и клинической смерти, ещё что-то говорить? Это
невозможно, – тихо шептал он, но Марианна, провалившаяся опять в длительное небытие, уже не могла его слышать.
