Я не мастер поддерживать светский разговор, не умею говорить любезности, ухаживать. В присутствии Ольги Николаевны я часами был нем как рыба. Но частые встречи помогли… Я стал привыкать к Ольге и сам не заметил, как начал чувствовать себя так, словно знал ее долгие годы. День ото дня она становилась мне все дороже, и вскоре я понял, что жить без нее больше не смогу.
Прошла неделя, другая, и я заметил, что мои чувства, мои переживания не безразличны Ольге. Она становилась ко мне все более и более внимательной. Словом, отношения наши стали близкими. Когда же она рассказала грустную историю жизни с нелюбимым мужем, который изводил ее отвратительной ревностью…
Черняев опять умолк. Помолчав с минуту, он продолжал:
- Что там говорить! Мы поняли, что нас свела сама судьба, и там же, в Сочи, решили пожениться. Дело было за ее прежним мужем, с которым она должна была оформить развод.
- Кстати, - вмешался Миронов, - его фамилия Величко? Вы его еще ни разу не назвали.
- Величко? - переспросил Черняев. - Нет, не Величко. Это девичья фамилия Ольги. Его фамилия Садовский. Он врач, кажется, хирург. Жил в Куйбышеве. Вот, пожалуй, и все, что я могу о нем сказать. Сами понимаете, он меня никогда особо не интересовал. Все, что касалось развода, Ольга взялась уладить сама, мое участие не требовалось.
Из Сочи мы вместе с Ольгой вернулись в Саратов, где я тогда работал. Не успели приехать, как был решен вопрос о моем назначении в Крайск. Переехали вместе. К моему счастью, Ольга оказалась превосходной хозяйкой. Жили мы с ней душа в душу. Все свое свободное время, каждую минуту, я отдавал ей. Старался делать все, чтобы она была счастлива. На ее слабости, а они со временем обнаружились, я смотрел сквозь пальцы.
- Что вы имеете в виду? - спросил Луганов.
- Тряпки, - ответил Черняев. - Страсть к тряпкам. Ольга целые дни готова была путешествовать по магазинам, по портнихам, по каким-то знакомым, приобретая, меняя, переделывая наряды. Я, правда, пытался время от времени удержать ее от этой бесконечной погони за нарядами, но уж очень трудно было ей в чем-то отказать. Она, как правило, и слушать меня не хотела. Порой дело доходило у нас до размолвок, но последнее слово всегда оставалось за Ольгой: не мог я ей перечить.
Летом прошлого года на стройке дела шли так, что я никак не мог уйти в отпуск, а мы собрались поехать с Ольгой в Кисловодск. Видя, как ее расстроило крушение наших планов, я достал путевку и отправил Ольгу одну.
