Еще в ноябре 1939 года, как писал Н. Г. Кузнецов в посмертно опубликованной "Морским сборником" статье, флоты получили приказы о трехступенчатой системе, и ГМШ постоянно контролировал тренировки, учебные переходы на повышенную готовность, вплоть до приема боезапаса и затемнения баз. Не меньше года понадобилось, чтобы флоты научились быстро и точно переходить на повышенную готовность... Шла упорная борьба за время - не только за часы, но и за минуты, даже секунды с момента подачи сигнала до доклада о готовности флота. Дважды в сутки начальник ГМШ, анализируя оперативные и разведывательные сводки флотов, докладывал наркому выводы об их действиях: "С начала 1941 года под контролем штаба были созданы боевые ядра во всех родах морских сил, организованы дозоры и разведка".
Флот видел, как нарастает угроза фашистского нападения: выгрузка орудий для установки береговых батарей в портах Болгарии и Румынии, переброска морем в Финляндию германских войск и техники, появление в нашей операционной зоне фашистских кораблей, "случайные", начиная с января полеты над Ханко, над Мурманском, а потом, в феврале, марте, апреле, открытое появление германских разведчиков над Либавой, над главными базами флотов, фотографирование стоянок. На запросы командующих, как поступать со шпионскими самолетами - они беспрепятственно просматривают базы и корабли, в марте 1941 года нарком через Главный морской штаб ответил приказом: открывать по нарушителям огонь без всякого предупреждения. 17 и 18 марта немецкие самолеты были несколько раз обстреляны над Либавой. Из ведомства Риббентропа посыпались протесты в наш Наркоминдел. Кузнецову был сделан строгий выговор и приказано немедленно отменить распоряжение. 1 апреля ГМШ дал новую директиву: "Огня не открывать, а высылать свои истребители для посадки противника на аэродромы". 5 апреля над Либавой поднялись истребители, пытаясь принудить фашистского разведчика к посадке на наш аэродром. Разведчик ушел, а в Москве германское посольство заявило протест: обстреляли, мол, "разведчика погоды". Ежедневно ГМШ посылал сводки о тревожных предвоенных случаях на море и получаемых из разных источников иных фактах в установленные адреса.
В мемуаристике существует записка Н. Г. Кузнецова от 6 мая 1941 года в правительство: "Военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносит... что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах..." Воспроизведено и мнение Кузнецова: "Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу, с тем чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР". Что ж, были у Кузнецова основания считать это сообщение "проверочным"? Мог он быть осторожным в оценках, не зная всего объема получаемой правительством информации? В конце января в наркомат приходил японский военно-морской атташе, возвратясь из поездки в Берлин. Он странно и противоречиво успокаивал собеседников, что в Болгарии войска "партнера по оси" нацелены, мол, на колониальные владения Англии, но тут же почему-то "предостерег": "Не исключено столкновение между Берлином и Москвой"! Дипломаты не бросают случайных фраз, тем более военные агенты. Шла какая-то игра. Важно, что нарком ВМФ, докладывая, как и положено, о каждом подобном факте, делал правильный вывод: 7 мая всем флотам он приказал усилить разведку и дозорную службу.
