Конечно, такие встречи с иноземцами, заходы в иностранные порты многому научили. Но этого мало для работы за рубежом, да еще в республике, нажатой в клещи флотами стран, называющих себя нейтральными, в их числе значились и фашистская Германия, и фашистская Италия.
Кузнецов предпочел бы попасть к месту назначения морем. Половина пути знакома - моряк, даже раз пройдя, запоминает в деталях все особенности пути. Позже, когда Кузнецов стал главным советником республиканского флота, он старался зримо представить себе, как испанские и советские суда (их условно называли "игреки") идут из Черного моря с оружием, самолетами, танками и волонтерами на борту, преодолевая опасности, мысленно рассчитывал, где фашистский разведчик способен засечь наш "Курск" или испанский "Магальянес", когда и какие необходимы маскировка, смена названий, обманный маневр, уход к африканскому побережью, в какой момент надо прикрыть "игреки" от бомб юнкерсов авиацией, а ее в распоряжении флота очень мало, где дальномерщики линкоров "Дойчланд" или "Шеер" могут опознать "игреки", в какой точке выгоднее обеспечить им встречу и охранение, чтобы уберечь от торпед нацистских субмарин, от огня итальянских эсминцев, подаренных Муссолини мятежникам. Кузнецов и сам выходил навстречу мужественным торговым морякам, сожалея, что прежде он так и не смог угнать весь путь от Черного коря до Картахены.
Ему назначили другой путь. В Москве дали сутки на сборы и приказали добираться до Мадрида самолетом и только в штатском, лететь в Париж через Кенигсберг, Берлин, Кельн, через страну, которая руководила мятежом, заседая в Лондоне в "Комитете по невмешательству" и цинично сохраняя с республикой дипломатические отношения. Его предупредили: надо быть бдительным на промежуточных аэродромах; для того и сшили ему штатский костюм и наделили шляпой, странной в те годы для нашего человека, да еще военного.
Урок начинался. Германию Кузнецов, казалось, повидал, запомнил; когда четыре года назад плавал на пароходе "Кооперация" пассажиром, тогда он чувствовал себя и в Киле, и в Гамбурге желанным гостем - друг докеров, друг каждому рабочему человеку. А теперь - все вверх дном. Иной мир, иная реальность: стальные каски, оловянные лица, стальные глаза, автоматы, нацеленные будто на тебя, словно ты узник в самолете, и сквозь иллюминатор хмурый рабочий-заправщик на плоскости с замысловатым перстнем на безымянном пальце узловатой, с вздутыми венами, действительно натруженной руки. Глазам своим не поверил, когда разглядел, что это перстень-свастика на руке пролетария, от которого он ждал хоть тайного знака солидарности. Наивности еще хватало, но она рушилась.
