Во время дискуссии Димитрий Иванович, следивший с напряженным вниманием за развитием идей сторон и за постепенным и подробным выяснением самых глубоких и скрытых мотивов пациента, не раз сожалел, что по молодости своей он еще не призван к активному участию в публичных и официальных дискуссиях института. Ему казалось, что обе стороны не были свободны от предубеждений; в особенности это стало заметным, когда после перерыва, открыв заседание, проф. Краснолобов высказался в чрезвычайно неблагоприятном для пациента смысле. Димитрия Ивановича охватило чувство грусти, непонятное ему доселе чувство, когда он, наконец, очутился в поезде подземной железной дороги, ведущей в квартал № 28. Он знал и не сомневался, что так правильно, как было решено на заседании психологов; но он чувствовал, что и теперь, когда Семена Яковлевича осудили за нарушение Правильности, он столько же, а может быть, еще больше, чем раньше, любит и уважает своего славного и дорогого профессора.
Глава седьмая
ПРАВИЛЬНОСТЬ ПОДДЕЛЬНАЯ
In the English countryside there are no books at all, no songs, no drama, no valiant sin even; all these things have never come or they were taken away and hidden generations ago, and the imagination aborts and bestializes.
H. G. Wells, Tono-Bungay, p. 79[3]
Иван Васильевич был доволен сыном.
Внезапно пробудившаяся половая страсть, угрожавшая нарушением Правильности, как будто улеглась; во всяком случае, Дмитрий Иванович был наружно спокоен и очень редко в своих разговорах упоминал о своей невесте; не спешил с венчанием, так что предвиделась возможность подождать со свадьбой до следующего, регулярного зимнего брачного сезона. Странное происшествие с проф. Гольдовским и признание его безнадежно неправильным человеком занимали ум и душу Димитрия Ивановича. Не будучи в состоянии понять ясно точку зрения проф. Краснолобова и других диспутантов и даже некоторые изречения своего излюбленного профессора, он временами испытывал сомнения в правильности своего собственного призвания и терял веру в свои духовные силы. Эти язвительные мысли и чувства причиняли Димитрию Ивановичу много муки и огорчения, но он крепился и страдал внутренне сам, никому не открывая своей души. День проходил за днем. Каждый день приносил что-нибудь новое для него; ежедневный труд был обязателен и необходим. Димитрию Ивановичу, как молодому человеку, не дозволялось иметь свободное время, когда бы он мог изолировать себя и углубиться в изучение какого-либо вопроса или продумать исключительно занимавшие его в тот момент мысли и чувства. Излишняя сосредоточенность в молодом возрасте признавалась нежелательной и опасной с точки зрения строгой Правильности. Димитрий Иванович это знал: он не мог ни остановиться, ни отстать от других молодых коллег, а должен был следовать, не озираясь, по предназначенному для него пути. Неразрешимые вопросы откладывались неразрешенными на будущее. Он должен бодро и доверчиво идти вперед.
