Решился… Легко сказать. Тут ведь и такое обстоятельство примешалось: нужно украсть. Хоть и у врага, а все же украсть. Это уметь надо. Шустрость нужна.
Руки у Чистова были золотые. И шоферить мог, и слесарничать, и токарничать, и трансформатор перемотать. Но воровской ловкости не было в этих руках. Однако никуда не денешься…
Здесь еще одно следует иметь в виду. Открывая свою мастерскую, Андриан Иванович пошел вместе с тем служить немцам. И не куда-нибудь — в комендатуру. Должность, правда, скромная — механик холодильных установок при столовой и продовольственном складе, но Чистова она вполне устраивала. Выучил даже несколько немецких слов. Тыча пальцем в собственную грудь, говорил: «Механикер». И тут же добавлял: «Кюльшранк». По холодильникам, мол.
Это было правильно во всех отношениях. Во-первых, необходимо, так сказать, внедряться. Во-вторых, ближе к столовой — ближе к харчам, а с едой в городе было худо. И, наконец, ночной пропуск.
Радиоприемник стоял в офицерской столовой. Бывать там Андриану Ивановичу приходилось не часто — господа офицеры не терпели посторонних, — но, чиня проводку или меняя предохранители на щите в обеденном зале, кое к чему присмотрелся. Приемник был в общем пользовании, а потому оказывался как бы безнадзорным. Тем более, что столующиеся часто менялись. И вот как-то — надо же случиться такой нечаянности! — Чистов оказался в зале один в ту послеобеденную пору, когда посуда со столов уже убрана, полы подметены и окно раздачи закрыто щитом.
Задняя стенка приемника держалась на простеньких зажимах, и один из них был сломан. Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, Андриан Иванович сунул руку внутрь этого радиоящика и коротким, точным движением, как птицу с гнезда, снял с панели лампу. Это была первая.
Спустя мгновение его уже там не было. Спустя минуту он стоял за верстаком и был озабочен, казалось, только одним: как бы поровнее отрезать кусок медной трубки. А сердце билось!..
Вот и говори после этого об осторожности, о решимости не совершать опрометчивых поступков. А это что? Хотя, с другой стороны, иного выхода из положения, видимо, не было.
Только вечером, когда лампа была принесена домой и спрятана, поверил, что все обошлось. А наутро — новые тревоги. В подвал к «механикеру» заглянул Шпумберг, солдат лет сорока, который выполнял разные хозяйственные обязанности. Заглянул, пошарил глазами и ушел, ничего не сказав. Шут его знает, что ему нужно. Обычно заходил по делу, а тут вроде бы так просто…
