Нет, экзотика не по мне, хотя, как видно, именно экзотическая сторона жизни Трофимова особенно привлекала к нему внимание. Об этом надо, конечно, рассказать, но без нажима, ибо «сам я в Эфиопии не был и, наверное, уже не смогу побывать». Так писал Александру Ивановичу Анушкину один из его корреспондентов, автор многих публикаций по Эфиопии. С подкупающим простодушием он признавался: «Писал по литературе и источникам…» Я буду еще скромнее, просто перескажу кое-что.
Однако большая часть жизни Трофимова прошла в России и была не менее интересной. Вот тут-то и карты в руки.
Тот же корреспондент писал: «К сожалению, о Трофимове я ничего, кроме Ваших сведений, не имею». А я имею и еще буду иметь. Для пробы подергал несколько ниточек, и отозвалось. Взять хотя бы этот важный факт: Трофимов жил в том же доме, где находилась явочная квартира Чистова. Могло ли это хоть как-то не повлиять на его судьбу? Вот с этого, может быть, и начнем.
С этого, как вы уже знаете, я и начал.
— Неужели это из одного бивня? — не переставала восхищаться Антонина Кузьминична, держа в руках изящнейшую безделушку, изготовленную чукотскими косторезами. Изображалась собачья упряжка с нартами и сидящим на них охотником.
— Из одного, — подтвердил Михаил Васильевич. — Только не бивня, а клыка. Из мамонтовых бивней тоже делают, но это редкость. Чаще режут из моржовых клыков.
— Такой огромный клык? Зачем он моржу?
— На этот счет говорят разное… — пожал плечами Трофимов, но Антонину Кузьминичну интересовало уже другое:
— А вы что — сами были на севере? Это она заметила пластинку с поздравлениями по поводу дня рождения от экипажа китобойной базы «Алеут».
— Почему же сам? Вместе с Елизаветой Максимовной…
…Антонина Кузьминична Мохначева стала при немцах главным врачом районной управы. Это могло говорить о многом, и понимать это можно было по-разному, но лучше держаться от нее подальше. Так решила Елизавета Максимовна еще в самом начале и придерживалась этой линии. Даже когда у Михаила Васильевича прихватило как-то сердце, не пошла к жившей по соседству докторше, не стала одолжаться. Правда, приступ был короткий и несильный, кроме капель, ничего больше и не потребовалось, но все равно случай запомнила: вот-де, даже когда надо было, не позвала. А теперь Мохначева сама вдруг пришла без всякой видимой причины. «На огонек», как объяснила. Хотя какой уж тут огонек — на столе тускло мигала коптилка.
Странно это было. Не такое нынче время, чтобы расхаживать по гостям.
