Через пять лет франки Хлодвига уничтожат в Галлии «государство Сиагрия», а ещё через год придут в Норик воины Одоакра… Никто ещё не знает этих сроков, но страшное чувство «конца света» охватывает души людей всё теснее. И никогда оно ещё так не угнетало, не вжимало в промерзшую заснеженную землю, не лишало последних сил, как в канун пятого дня до мартовских ид 1236 года от основания Рима, который через многие века историки продатируют задним числом как восьмое января четыреста восемьдесят второго года нашей эры.
Не только в обоих Нориках не спали в ту ночь люди. Тревога охватила землю ругов — хозяев противолежащей остатку Прибрежного Норика части северного берега Данубия. Собственно говоря, их земля — Ругиланд — вместе с упомянутым остатком является ныне Тульнским полем, этаким раздутием узкой трубы Дунайской долины, окаймлённым с севера и юга полукольцами горушек и холмов, но, в отличие от южного берега, в империю никогда не входила, была южной частью Богемии, названной так по исчезнувшему уже кельтскому племени бойев. Так что география — географией, а история — историей, но и наоборот тоже — географическая целостность не может не привести к некой общности судьбы населявших эту целостность людей, как бы различны они ни были по крови, языку и истории своего здесь появления.
И потому в Ругиланде тоже чувствовали, что этот день — переломный, что ненадёжным стало само существование народа ругов, видевшего за последние три века и особенно в последние десятилетия немало горя и крови.
Тревожно было во многих городах Италии, и сам Одоакр был в тот день мрачнее обычного.
Зато в землях алеманнов — выше по южному берегу Данубия, отделённых от остатка Римского Прибрежного Норика рекой Эннс, и в землях герулов, обитавших северо-восточнее Ругиланда, чувствовалось радостное оживление, тоже, впрочем, тревожное.
Нелёгким делом было в ту пору распространение вестей, странным показалось бы постороннему наблюдателю одновременное возбуждение многих десятков тысяч людей на протяжении сотен миль, если бы он не знал, что этого дня ждали уже три года — одни с бессильной тоской, другие — с надеждой. Этот день должен был стать последним в земной жизни человека, известного на берегах Данубия и в ряде других земель как святой Северин.
Без года тридцать лет гремело это имя среди римлян и варваров, кафоликов и ариан, обретая всё большую известность. Творимые Северином чудеса и исцеления были известны столь широко, что даже из Италии шли через альпийские перевалы к нему на исцеление и для благочестивых бесед больные и паломники. Король ругов Фева, подобно своему покойному отцу Флакцитею, считал свой народ и себя лично обязанными вечной признательностью святому и оберегал оружием и доблестью своих воинов прилегающую с юга к Данубию против Ругиланда римскую (она же — норикская) землю, взимая за то, впрочем, некую плату. Властелин Италии Одоакр считал своё возвышение прямым следствием встречи с Северином.
