Он: Читал. Вы правы… Роман или повесть о Северине были бы очень интересны… Но мне не успеть.
Я: Я знаю, у Вас ещё «Дети росы» не написаны.
Он: «Дети росы» я писать не буду — слишком много написано о древней Руси.
Я: Да ведь не то написано! Югов, Скляренко, Панова — бездарно и шовинистически, а у Яна только «Батый» безупречен, а Иванов — талантливо, но с огромными искажениями и тоже шовинистически…
Он: Но-но-но! Валентина Иванова не трогайте, он мой друг.
Я: Так я же его не как Вашего друга ругаю, даже не как писателя, а за идеи, которые он проповедует, и за враньё.
Он: Ну, например?
Я: Вот хотя бы: хазар в VI веке ещё не было, они ещё только возникали как народ. А у него уже каганат, иудейская вера — её в восьмисотых годах примут, даже Саркел — его ровно через триста лет построят.
Он: В романе это допустимо. Кутригуры не так живописны, они мало известны широкому читателю.
Я: Но ведь вся международная обстановка того времени — а роман претендует на всеевропейский охват — летит к чёрту.
(Сейчас я вдруг сообразил, что роман не назван — мы оба понимали, о чём речь. «Русь Изначальная» Валентина Иванова, написавшего также «Повести древних лет» и «Русь Великую», в сумме ставшими чем-то вроде трилогии),
И это не единственный ляп в романе. Помните — Юстиниан во время восстания «Ника» вспоминает на ипподроме, как по нему проводили пленных вандалов? А ведь вандалов поведут по ипподрому на год позже…
Он: В романах такие смещения всё же возможны, хотя и нежелательны…
Я: А то, что он всемерно возвеличивает славян, русских? У него богатейший словарь…
Он: Вот видите!
Я: А как он его использует? Славяне у него едят, неславяне жрут. Константинополь весь в нечистотах. И сравнения-то вонючие: «Стёр себя, как грязное пятно», «смрад собственного дыхания»… а в «Руси Великой» как он даёт всемирную панораму? Мексиканцы друг друга жрут, ромеи друг друга травят, китайцы заучились до идиотизма, только русские — люди, да кочевники, отчасти на людей похожи…
Он: (засмеявшись): Тут Вы правы, есть такой уклон.
Я: И не только у него, у большинства наших исторических романистов. Настоящие «романы без страха и упрёка» насчитываются единицами. Дилогия Марианны Яхонтовой об Ушакове, «Две столицы» Равича, «Сагайдачный» Зинаиды Тулуб, «Кавказская повесть» Павленко, «Буйный Терек» Мугуева, «Солдатская слава» Голубова, кое-что у Паустовского, конечно — Сергеев-Ценский… А так — даже лучшие вещи таят в себе долю яда. Вот хотя бы кобзевское «Падение Перуна» — чудесная поэма, а концевые четыре строчки всё портят.
