– Нет. Ничего я не нарушил. И я не обязан тебе ничего объяснять, Бонни.
Да, не обязан. Он вообще ничего ей не должен. Это она ему задолжала, причем крупно.
– За что ты сидел? – упрямо продолжила спрашивать она.
– Я убил известную кантри-певицу.
Бонни не засмеялась. Финн мог ее понять.
Шутка вышла несмешной.
– Сколько времени ты там провел? В смысле, в тюрьме.
Клайд вцепился в руль, пытаясь справиться с беспомощным отчаянием, от которого заныла грудь и вспотели ладони. Он не хотел говорить об этом.
Но Бонни хотела.
– Ну же, Клайд. Расскажи. Мою печальную историю ты слышал. Теперь я послушаю твою.
– Пять лет. Вышел полтора года назад, – сдался он. Ответ был коротким и отрывистым, как удар кнута.
Бонни на мгновение умолкла в замешательстве. Но молчание продлилось всего несколько секунд.
– И сейчас тебе двадцать четыре?
– Исполнилось в августе. Две восьмерки, помнишь? Хайль Гитлер.
– Это еще что такое? – оскорбленно прошипела Бонни.
Финн на это и рассчитывал. Он злился. Пусть и она тоже злится.
– Не заметила? У меня свастика слева на груди, а справа – две восьмерки. Н – восьмая буква латинского алфавита. Heil Hitler, HH, восемь-восемь. Арийское братство любит такие символы. И с моим днем рождения так удачно совпало. Круто, да? И удобно.
– За что ты сел? – вернулась к прежнему вопросу Бонни. Кажется, с Гитлером он перегнул палку.
– Мой брат ограбил продуктовый магазин. До сих пор не знаю, о чем он тогда думал. Я был в машине. Я не знал, что у него пушка, не знал, что он шел на ограбление. К несчастью для Фишера, у владельца тоже было оружие. И он умел им пользоваться. Фишера подстрелили. Он выбежал из магазина, успев, правда, нажать на курок. Не знаю, как ему удалось унести ноги, потому что у него была огромная дыра в животе. Я услышал выстрелы, увидел, как он упал. Дотащил его до машины и повез в больницу. Но он умер по дороге. А я сел в тюрьму. – Финн говорил отрывисто, без выражения, как будто все это ерунда, дело прошлое.
– Твой брат? – Голос Бонни звучал так же, как когда она рассказывала о своей сестре.
– Мой брат-близнец, – ответил Финн, не глядя на нее.
Но после нескольких секунд молчания ему все же пришлось повернуться. Бонни смотрела прямо перед собой, по ее лицу катились слезы, и она зажала рот рукой, словно пыталась удержать что-то внутри. Финн выключил зажигание, вылез из «Блейзера» и захлопнул за собой дверь. Он не мог иначе. Ему нужно было остаться одному. Хотя бы на минуту. Финн понимал, что должен был рассказать про Фиша сразу после того, как Бонни рассказала про Минни. Но он был слишком шокирован. Сходство между ними казалось странным, неправильным, даже фальшивым. Тогда Финн побоялся, что его рассказ будет выглядеть так, будто он пытается переплюнуть историю Бонни.
