Меня обвинили в нападении на полицейского. Рапорт утверждал, что я подошла к нему и ударила его по голеням. Я думаю, кроме треснувшей головы, меня больше всего разозлило это. Вы не могли придумать историю получше? Так отстойно. Так обидно. Я бы никогда не напала на полицейского, пиная его в голени. Я просто проявила вежливость.
Когда мой отец вернулся из поездки, между нами разразилась Третья мировая война. Конечно, я была виновата в том, что устроила вечеринку, как любой другой глупый подросток в мире, но ни в коем случае меня не должен был избить пятидесятилетний полицейский-мужчина. Но, по мнению отца, я была виновата во всем и вся.
Когда пришло время для моего приговора, меня поставили перед компанией из шести мрачных мужчин на высокой скамейке. Я защищала свое дело, но это не принесло пользы; каждый из них по очереди объявлял меня виновной. Виновна, виновна, виновна, виновна, виновна, виновна. Меня разъярил тот факт, что никто не будет слушать меня, суровая реальность моего бессилия. Меня приговорили к работе в психушке. В психбольнице был амбулаторий, а значит, там было опасно для молодой девушки. Они либо не знали или им было наплевать. Со мной обращались как с мусором и выбросили. Не в первый раз и не последний. Но я тебе скажу, что, если бы такая же ситуация случилась с четырнадцатилетним ребенком под опекой, приговор был бы жестче. Голова заживала долго, но дух остался непримирим.
Я начала отрабатывать приговор неохотно. Я в основном работала с документами, иногда они заставляли меня мыть ванные. Когда я взяла перерыв, человек, который жил в квартире напротив, дрочил у открытого окна, глядя на меня, рисуя семенем различные формы на стекле. Позже я узнала, что в той квартире размещалось много амбулаторных больных. В конце концов, они не казались более отвратительными, чем якобы здравомыслящие люди, которые следовали бы за мной по улицам Сиэтла.
Я помню тот самый момент, прохаживаясь по десятой улице Сиэттла, когда я начала видеть себя мужскими глазами. Гудки машин сигналили, и я услышала, как кричат мужчины. Я огляделась, чтобы посмотреть, что происходит. Ничего не было. Только я. Шумели из-за меня. За исключением того, что не я была причиной, на самом деле, а мое тело и мое лицо. У меня чуть ли не за ночь выросла грудь. Мне было неловко и стыдно. Я чувствовала, что я заводила мужчин, просто существуя, просто имея эти придатки.
Так что я не могла пройти квартал без сигналящих мужчин, виляющих своими похотливыми языками через разделенные два пальца. Вот когда для меня произошла новая форма разъединения. Я отключилась от меня, которую я всегда знала, и стала двумя личностями. Одно я было внутренним, а другое – внешним, из одной меня получились две.
