Мои карты показывали, что от Таглиоса до моря всего сорок миль, но то – по прямой к западу, через реку. А вниз по реке, со всеми излучинами и лабиринтом дельты, до соленых вод выходило все двести. На карте дельта была похожа на многопалую паучью лапу, вцепившуюся в брюхо моря.
Пожалуй, вам нелишне узнать о Таглиосе побольше, потому что Отряд, вопреки собственным ожиданиям, не говоря уже об ожиданиях горожан, задержался в нем на весьма приличный срок.
Я пошел в Таглиос, как только убедился в нашей безопасности. Отряд остался в Махеранге, а мне предстояло провести кое-какие исследования. Как-никак мы дошли до самого края карты, имеющейся в моем распоряжении.
Первым делом я обнаружил, что в процессе знакомства с Таглиосом придется прибегнуть к помощи Лебедя с Мэзером. Без них можно полагаться лишь на Одноглазова чертеныша, а это мне вовсе не улыбалось. По причине, которую я не взялся бы объяснить, бес не вызывал у меня доверия. Возможно, из-за его чувства юмора, столь близкого к чувству юмора его владельца. Ведь Одноглазому можно верить только в безвыходной ситуации, когда на кон поставлена сама жизнь.
Я надеялся, что мы забрались достаточно далеко на юг и теперь можно будет проложить остаток маршрута до Хатовара перед возобновлением путешествия.
После того спора на реке Госпожа справно несла службу, но в свободное время по-прежнему почти ни с кем не общалась. Возвращение и враждебность Ревуна сильно потрясли ее. Когда-то он был ей верным другом.
Она все еще будто пребывала в чистилище, между прежней Госпожой и будущей, и веления сердца слишком сильно расходились с доводами разума. Сама она не могла выбраться из этого состояния, а я, как ни болел за нее душой, не мог просто взять ее за руку и вывести.
Пожалуй, она заслужила отдых. Я отправил Жабомордого на поиски местного аналога садов Опала, и таковой, к немалому моему изумлению, нашелся. Тогда я спросил Госпожу, не хотелось бы ей провести вечер в светском обществе.
После стольких месяцев походной жизни она проявила небывалую сговорчивость – если не сказать воодушевление. Нет, не прыгала от радости, но сказала: «Ну, раз все равно больше нечего делать…»
Светская жизнь ее никогда не привлекала. А мой трюк на реке и последующее возвращение к командирским обязанностям, естественно, не могли вызвать нежных чувств.
Высадку мы провели с обычной помпезностью, но без шума и грома, что устроили в Опале. Я не желал давать местным властителям повод для неприязни. Словом, Одноглазый с Гоблином вели себя тихо. Единственным признаком колдовства был Жабомордый. Никаких угроз, никакой опасности. А Жабомордый – просто наш толмач-универсал.
