Да боже упаси. Просто штраф хотел бы заплатить на месте за противоправные свои действия, но по безграмотности не знаю, сколько надо. Полтинник?
Рейд у нас — еле слышно, не разжимая губ, прошелестел один из них, — начальство здесь. Придется оформлять, товар изымем. Все, что можем — написать в протоколе, что колес было три. Тебе же лучше — на крупный размер не тянет, штраф заплатишь — и дело с концом.
Вот же оно, еврейское счастье…
Ладно, говорю, по рукам.
Права, сообщают, мы сейчас заберем, справку дадим, а в понедельник подъезжай к нам на Донскую, сорок седьмой кабинет, оформим протокол и штраф выпишем, права вернем.
Разошлись.
В понедельник поперся, деваться некуда, на эту Донскую — нести заслуженное.
Нашел сорок седьмой кабинет. В коридоре перед ним — аншлаг, все жертвы рейда по борьбе с нетрудовыми доходами собрались. Правда, очередь движется быстро — зашел, вышел с квитанцией на штраф, следующий пошел.
Захожу. В кабинете один из тех двоих, кому я так удачно свою резину продал в субботу. При виде меня он вдруг как-то засуетился. Да-да, говорит, проходите, присаживайтесь, сейчас, минуточку, мне тут надо… посидите, подождите… И ушел. Больше я его не видел.
Пауза сильно затянулась. Я уже нервничать начал — время-то не казенное, мне еще на курсы надо успеть, и потом — что за проблемы, до меня все отсюда вылетали пробкой.
Минут через пятнадцать дверь открылась и появился человек. Лет, наверное, на семь меня старше, немного за тридцать ему, блондин уже лысеющий, роста среднего, губы уточкой складывает, двигается по-моряцки немного, вразвалочку, а больше ничего приметного в нем не было. Разговаривал еще очень вежливо, тихим голосом, даже немного смущенно.
Здравствуйте, говорит, Владимир Львович, извините, пожалуйста, за задержку, я капитан Комитета государственной безопасности, зовут меня Николай Николаевич, мы сейчас с вами немного побеседуем. Вы, как я вижу, курите? Так ради бога, курите, сейчас я пепельницу поищу. Я-то не курю, но могу себе представить, как это мучительно — воздерживаться, если есть такая привычка.
Человек приятный. Чего не скажешь об организации, в которой он работает. Совсем не скажешь. А главное — почему? Зачем я им вдруг? Фарцовка — совсем не их профиль. Антисоветчина какая-нибудь? Да ладно, бросьте, анекдоты, что ли, за столом, так их сейчас ленивый только не рассказывает, да хоть бы и Солженицын читанный, но это еще доказать надо, а дома ничего такого не держу… Настучал кто-то? Но на что? И почему именно здесь надо разговаривать, почему к себе не вызвали?
