— Я тебе говорила, чтобы не смел красть мои вещи?!
— Я не краду! — Возмутился Котя. — Я беру!
— Вот не смей бра…
Она закончила фразы, потому что чернильной кляксой Котя вытек из ее руки, упал на пол, принял прежнюю форму и бросился под стол. Дейри метнула ему вслед туфлю, но не попала.
Скрипнула дверь. Обернувшись, девушка увидела отца: коренастый, косматый барон Тарок эс-Шейн топтался на пороге, осторожно заглядывая в комнату. Увидев, что дочь его заметила, он осмелел и зашел внутрь.
Они были мало похожи друг на друга внешне: у барона — всклоченные темнорусые волосы, у Дейри — черные; серые глаза у барона, и зеленые — у Дейри; широкое, скуластое лицо отца, казалось, не имело ничего общего с тонкими, аристократическими чертами Дейри.
Характеры их также различались, но было и общее: некая врожденная сумасшедшинка объединяла их и позволяла им комфортно сосуществовать друг с другом. Многие отказывали им в здравом смысле и даже называли чудаковатыми, а то и умалишенными.
— Что поделывает моя умница? — Барон раскрыл объятья. Дейри бросилась к нему, обняла и поцеловала в лоб: хотя Дейри и не отличалась высоким ростом, отец был ниже ее на полголовы. Могучими руками, каждая из которых была в полтора раза толще бедер Дейри, барон аккуратно приобнял дочь — так, словно она была сделана из сахара и он неосторожным движением мог бы легко ее сломать. — Все ворожит и колдует?
— Немножко, — Дейри отстранилась. — Нас завоюют или мы будем сражаться до последнего?
При этих словах Котя вылез из-под кровати. Воинственно размахивая лапами, он сделал несколько решительных выпадов в сторону воображаемого противника.
— О, так ты уже все знаешь! — Обрадовался барон. — Какая ты у меня умная!.. Нет, сражаться мы не будем. Коротышки нашептали, что этих северян жуть как много. К тому же они могут управлять камнями. Стенам замка их магии не выдержать, а раз так, то что мы можем поделать с тридцатью солдатами в гарнизоне?
— Это кажется разумным, — согласилась Дейри.
Котя сложил лапки за спину и с важным видом закивал головой.
— Я думаю отправить женщин и молодых девушек подальше отсюда, — сказал барон, поглядывая на дочку. Он говорил доверительным, даже слегка заискивающим тоном, опасаясь возможной реакции Дейри на его попытку — пусть и сколь угодно осторожную — указать ей, что делать. Барон не чаял души в своем единственном ребенке; будучи по природе человеком мягким и добрым, он испытывал настоящее душевное мучение при попытке что-либо навязать тем двум женщинам, которых любил: одной женщиной была Грейт, покойная мать Дейри, которая могла вить из мужа веревки, а второй — дочь, которая имела на Тарока даже большее влияние, чем Грейт. Поэтому, избегая душевных мук, барон предпочитал уступать — а женщины чувствовали это и делали все, что им хотелось.
